Давно я за этим Домом присматриваю. Помню, как он строился. Хозяин тогда ещё молодой был. Первой, по традиции, кошку пустил. Потом молодую жену на руках внёс. А там и меня позвали.
Сначала всё хорошо было. Семья счастливая, сынок родился. А потом Хозяин исчез куда-то, ушёл из Дому надолго. Жена его нет-нет, да в слёзы. А я что? Баба-то она хорошая, работящая. Вот я по мере сил и помогал. Хозяйка из Дома уйдёт, возвращается, всякая тёмная погань за подол цепляется. То навка, то ещё какая беда. Ух, и гонял же я их!
А однажды пришла Хозяйка в печали. Голову руками закрыла и рыдает. А я так и не понял ничего. Смотрю, в ворота Чёрная Бабка заглядывает, руку в щель пытается просунуть. Горе почувствовала большое. Но я путь преградил. Та шипит, плюётся, а я филином ухаю. Так и ушла несолоно хлебавши.
Через пару дней Хозяин вернулся. Тенью. Стал у порога, мнётся.
- Пустишь? – спрашивает. – Попрощаться бы.
- Входи, - отвечаю. – Только не задерживайся. У тебя теперь своя дорога.
Мешать ему не стал. Вернулся, вместе со мной на крылечке устроился.
- Где тебя помереть угораздило? – смотрю не на него, а на кур, что по двору бегают.
- Война большая идёт. Не знал разве? – отозвался он.
- Откуда? Мне Дом покидать не велено.
Попрощались. Перед уходом наказал за женой и сыном следить. А то я без него не знаю.
Зима-лето-снова зима. Всё не упомнишь. Новый Хозяин жену молодую в Дом привёл. Старая Хозяйка внуков ждёт. От залётных теней слышал, что и война закончилась уже. Живём потихоньку.
Старушка совсем слабой стала. Слегла и не поднимается. Чувствую, что уходить собралась, а ещё холодно ей. Я клубком свернулся, погреть её, чувствую, как дрожащие пальцы мне в шерсть зарылись.
- Муська, хорошая моя, - шепчет старушка.
Так её кошку, что самая первая в Дом вошла, звали. Она уж сдохла давно. Но я не против, пусть зовет, как хочет. А за окном уже Старый Хозяин заждался…
Я ведь путать могу. Первых Хозяев помню хорошо, а остальные дети их, внуки, да правнуки… Уж и не разберёшь. Помню только, что покой недолго длился.
Люди пришли. Холодные, тёмные. Писали что-то. Весь Дом перерыли. Хозяйка плачет, а Хозяин на их вопросы отвечает. И вдруг один из пришедших, с глазами светлыми, как посмотрит прямо на меня – шерсть так дыбом и встала. Чую, видит он меня, но только улыбнулся криво. Забрали мужика, увели. Хозяйка снова в слёзы. С тех пор душа истончалась у неё. Я тёмных-то отгонял, что цеплялись. Бабка опять приходила. На этот раз лишь смотрела издалека.
Хозяин-то вернулся. И даже не тенью. Не скоро пришёл, Хозяйка уж постареть успела, а дочка вырасти. Нервный, худой. По ночам всё плакал, а потом в сарае повесился.
Так и жили. Чуть успокоится – снова беда. Я уж и так, и эдак. Но зло всегда снаружи идёт. Потом как-то затишье наступило. Пока Худые мимо калитки не прошли. А если Худые бродят – значит плохо людям живётся. Лихие времена начались. Я уж думал, что конец пришёл. Но дочка старшая выжила. Теперь её стал Хозяйкой называть. А ещё я ей живот потрогал и понял, что последняя она. Не будет больше.
Жить стали втроём: я, она и кот. С рыжим мы даже дружбу завели, да и к молодой я привязался. Она шебутная, но добрая. Вот только Дом совсем разваливаться стал. Крыша прохудилась, а Хозяйка только тазики подставляет. А ещё сны у неё дурные, беспокойные. Наверно они защиту и ослабили. Не смог я уберечь. Чёрная Старуха в дальней комнате поселилась. Что ни ночь, то я её от молодой отгонял. Один раз не уследил. Влетаю, а Чёрная в изголовье сидит, и пальцы свои уродливые прям в затылок засунула. Я налетел, ударил. А она как зубами гнилыми вцепится – насилу отбился.
Хозяйка после этого случая болела долго. А дальше… Дальше совсем всё плохо стало. В один день Хозяйка стала вещи собирать. Потом какие-то люди помогали ей мебель выносить. Кот бегает, на меня смотрит. А я что? На чердак ушёл.
Слышу – уехали. И кота с собой забрали. Старуха в дальней комнате хохочет. Я спустился, брожу по пустому Дому. Кое-что не взяла с собой. Буфет, который от первого хозяина остался. Пустой стоит, сиротливый. Покосившийся шкаф… А потом гляжу – тапочки её. Она ведь любила их. В виде котят, мягкие такие, новые. Забыла! Я к воротам кинулся, но куда там… Не могу.
Через две ночи в Доме окно разбили. Влез старик, от которого пахло мочой и смертью. И мысли у него были липкие и грязные. Я такие впервые видел. А следом за ним сквозь брешь стали Тёмные лезть. Особенно Безглазый страшный. Я слышал, как он с Чёрной Старухой дом делил. А я на чердак опять забрался, защиту посильней оплёл. Дом я потерял уже, но чердак не отдам. Обнял тапочки-кошечки и размышлять стал. Недолго ведь уже осталось.
Евгений Васин
