Он жил недалеко от нашего филиала, и при малейшей возможности, я его навещал каждое дежурство. В квартире, кроме больного, обитала старушка-мать, а жена и дети, после возвращения с войны, от него ушли. Больной страдал лигатурными свищами высоких, выше колен, культей обеих ног, а поскольку руки были также ампутированы на уровне верхней трети плеча, то основной уход за ним и осуществлял единственный близкий и преданный человек. Мужчина получал мизерную, смехотворную пенсию, но не за участие в боевых действиях, а как инвалид с последствиями производственной травмы, поскольку в те годы мы официально нигде не воевали. Я привозил Сергею бинты, перекись водорода, раствор фурациллина и другие медикаменты, старался как-то поддержать морально и уже договорился в РКБ по поводу операции иссечения лигатурных свищей.
Однажды он мне сказал:
— Знаешь, Михалыч, была бы у меня хотя бы одна рука или нога — я бы дополз до окна и выбросился наружу. Это не жизнь. Это даже не существование или прозябание. Это — дерьмо.
Конечно, я разразился бурной тирадой. Привёл в пример Павку Корчагина, Мересьева и других. Он грустно так на меня посмотрел и промолчал.
В связи с болезнью родственника, я взял две недели отпуска за свой счёт и отсутствовал на работе.
И вот — я снова в седле, в машине «Скорой». Приезжаю к Сергею, поднимаюсь на этаж. Дверь опечатана бумажной полоской с круглой печатью. Ничего не понимаю. Звоню соседям. Они рассказали такую историю. Старушка ушла в магазин за продуктами и задержалась. Больной, по предположению следователя, каким-то чудом добрался до кухни и, вероятно, зубами, открыл все четыре газовые конфорки. Когда мать вернулась домой, то, обнаружив мёртвое тело сына, не стала перекрывать газ, а легла рядом и обняла его руками. В таком состоянии их и обнаружили газовики и милиция.
