Вы уж меня простите, сегодня немного из классики, но рассказы заслуживают того чтоб их прочли.
Кстати, если Вам понравятся, могу для общего образования периодически выкладывать интересную, по моему мнению, классику.
"НАМ, ПОЖАЛУЙ, ПОРА ИДТИ"
(c) Пол Андерсон
Пер. с английского.
Познакомились мы на деловой почве. Фирма Микельса, решив открыть
свой филиал на окраине Ивенстона, обнаружила, что в моем владении
находится самый многообещающий земельный участок. Они предложили мне
большие деньги, но я заупрямился; они увеличили сумму - я не
сдавался, и тогда меня посетил сам босс. Он оказался не совсем таким,
каким я себе представлял его. Настроен он был, конечно, агрессивно,
но держался настолько вежливо, что это не оскорбляло, а манеры его
были так изысканы, что почти не бросался в глаза недостаток
образования. Этот недостаток он весьма успешно изживал, посещая
вечернюю школу, популярные лекции и поглощая огромное количество
книг.
Не прерывая нашей деловой беседы, мы с ним отправились промочить
горло. Он привел меня в бар, где мало что напоминало о Чикаго, -
тихий, запущенный, без музыкального автомата, без телевизора; книжная
полка, несколько шахматных досок; и к тому же там не было тех
подонков и жуликов, которыми обычно кишат подобные заведения. Кроме
нас там еще было с полдюжины посетителей: некто, смахивающий на
профессора в отставке, какие-то люди, с настоящим знанием дела
спорившие на политические темы, молодой человек, обсуждавший с
барменом вопрос о том, кто оригинальнее - Барток или Шенберг. Нам с
Микельсом достался столик в углу и датское пиво.
Я сказал ему, что меня совершенно не интересуют деньги, просто я
считаю идиотством ради возведения еще одного хромированного сарая
уродовать бульдозерами живописную местность. Прежде чем ответить,
Микельс набил свою трубку. Это был худощавый стройный мужчина с
длинным подбородком и римским носом, седеющими волосами и темными
сверкающими глазами.
- А разве мой представитель не объяснил вам? - спросил он. - Мы
вовсе не собираемся строить ряды одинаковых, портящих вид бараков. Мы
остановились на шести основных проектах с вариантами; на чертеже это
выглядит вот так.
Он достал карандаш и бумагу и начал набрасывать план. В разговоре
его акцент становился заметнее, но речь сохраняла прежнюю беглость. И
он делал свое дело лучше, чем все те, кто выступал раньше от его
имени.
- Нравится вам это или нет, - сказал он, - Но сейчас середина
двадцатого века, и никуда не денешься от массового производства.
Получая все в готовом виде, человечество не обязательно должно
стать менее привлекательным; в конечном итоге оно может обрести даже
некоторое художественное единство.
И он принялся объяснять мне, как этого можно достигнуть.
Он не слишком торопил меня, и, разговаривая, мы отклонялись от
основной темы.
- Приятное это местечко, - заметил я. - Как вы его нашли?
Он пожал плечами.
- Я частенько брожу ночами по улицам. Изучаю город.
- А это не опасно?
- Смотря с чем сравнивать, - с каким-то мрачным оттенком в голосе
ответил он.
- О! Видно, вы не из этих мест?
- Нет. Я приехал в Соединенные Штаты только в 1946 году. Таких,
как я, называли перемещенными лицами. Тадом Микельсом я стал потому,
что мне надоело писать длинное Тадеуш Михайловский. Так же, как мне
ни к чему было культивировать в себе чувствительность Старого Света;
я стремлюсь к полной ассимиляции.
При других обстоятельствах он говорил о себе редко и сдержанно.
Позже от восхищенных и завистливых конкурентов я узнал некоторые
подробности его стремительной деловой карьеры. Кое-кто из них до сих
пор не верил, что можно с выгодой продать дом со скрытой системой
отопления меньше, чем за двадцать тысяч долларов. Микельс нашел
способ сделать это возможным. Не так уж плохо для иммигранта без
гроша за душой!
Я копнул глубже и узнал, что, принимая во внимание услуги,
оказанные им армии Соединенных Штатов на последнем этапе европейской
войны, ему выдали специальную визу на въезд. А услуги такого рода
требовали значительной выдержки и сообразительности.
Между тем наше знакомство крепло. Я продал ему землю, в которой он
нуждался, и мы по-прежнему продолжали встречаться - иногда в кабачке,
иногда в моей холостяцкой квартире, но чаще всего в надстройке его
дома на берегу озера. У него была сногсшибательная блондинка жена и
двое смышленых, хорошо воспитанных мальчиков.
Тем не менее, он был одинок и дорожил нашей дружбой.
Примерно через год после нашей первой встречи он рассказал мне
одну историю.
Я был приглашен к ним на обед в День Благодарения. После
обеда завязался разговор. Мы сидели и беседовали, беседовали,
беседовали. Когда же, покончив с обсуждением вероятности
возникновения беспорядков во время ближайших городских выборов,
мы перешли к вопросу о том, насколько вероятно, что другие
планеты в своем историческом развитии следуют в основных чертах
по тому же пути, что и наша собственная, Амелия извинилась и ушла
спать. Уже давно перевалило за полночь. Мы с Микельсом
продолжали разговор. Никогда раньше я не видел его таким
возбужденным. Как будто что-то в нашем разговоре задело его за
живое. Наконец он встал, не совсем твердой рукой наполнил наши
стаканы виски и, бесшумно ступая по пушистому зеленому ковру,
направился через всю гостиную к огромному окну.
Стояла светлая морозная ночь. Под нами внизу лежал город -
причудливое сплетение сверкающих красок, прожилки и завитки из
рубинов, аметистов, сапфиров, топазов - и темное полотно
поверхности озера Мичиган; казалось, наши взоры вот-вот выхватят
из мрака простиравшиеся вдали бескрайние белые равнины. Но над
нами изгибался кристально-черный свод неба, где стояла на хвосте
Большая Медведица, и по Млечному Пути шагал Орион. Мне не часто
приходилось видеть такое величественное и суровое зрелище.
- Но ведь в конце концов я говорю о том, о чем действительно
знаю, - произнес он.
Я слегка шевельнулся в глубине своего кресла. В камине
потрескивали крохотные голубые язычки пламени. Кроме них комнату
освещала только одна затемненная абажуром лампа, так что,
проходя незадолго до этого мимо окна, я отчетливо видел в вышине
россыпи звезд.
- По собственному опыту? - немного помедлив, спросил я.
Он бросил быстрый взгляд в мою сторону. Черты лица его
окаменели.
- А что, если бы я ответил утвердительно?
Я не спеша потягивал свое виски. "Кингс Ренсом" - благородный
и успокаивающий напиток, особенно в те часы, когда, кажется,
сама земля звенит в унисон с нарастающим холодом.
- У вас, верно, есть на то свои причины, и мне не терпится
услышать их.
Он криво усмехнулся.
- О, я тоже с этой планеты, - сказал он. - Однако... однако
же небо настолько необъятно и чуждо... не кажется ли вам, что
это могло наложить какой-то отпечаток на тех, кто там побывал?
Не вошло ли это в их плоть и кровь настолько, что, вернувшись,
они принесли это с собой на Землю, которая с тех пор никогда уже
не была прежней?
- Продолжайте. Вы знаете, что я люблю фантастику.
Он посмотрел в окно, снова взглянул на меня и внезапно залпом
осушил свой стакан. Столь резкое движение было ему не
свойственно. Как, впрочем, и неуверенность.
- Ну что ж, я расскажу вам одну фантастическую историю, -
жестко, со своим прежним акцентом произнес он. - Хоть в ней мало
веселого - ее хорошо рассказывать в зимнюю пору; кстати, не
советую вам слишком принимать ее всерьез.
Я затянулся великолепной сигарой, которой он угостил меня, и
приготовился слушать, не нарушая необходимой ему сейчас тишины.
Глядя себе под ноги, он несколько раз прошелся мимо окна, потом
заново наполнил свой стакан и сел рядом со мной. Однако смотрел
он не на меня, а на висевшую на стене картину, сумрачное,
непонятное произведение, которое никому, кроме него, не
нравилось. Казалось, она вдохнула в него силы, потому что он
заговорил быстро и тихо.
- Однажды в далеком-предалеком будущем жила-была
цивилизация... Я не стану вам ее описывать, ибо описать ее
невозможно. Могли бы вы, перенесясь в эпоху строителей
египетских пирамид, рассказать им об этом лежащем внизу городе?
И дело не в том, что они вам не поверили бы - разумеется, они не
поверили бы. Я хочу сказать, что они просто не поняли бы вас.
Что бы вы ни говорили, для них это была бы полная бессмыслица. А
то, как люди работают, о чем думают и во что верят, - все это
было бы для них еще менее понятно, чем те огни, небоскребы и
механизмы внизу. Разве не так? Если бы я рассказал вам о людях
будущего, живущих в мире колоссальных ослепляющих энергий, о
генетических изменениях, воображаемых войнах, о говорящих камнях
и о некоем слепом охотнике, у вас могло бы возникнуть какое
угодно ощущение, но вы бы ничего не поняли.
Поэтому я только прошу вас представить себе, сколько тысяч
оборотов совершила к тому времени эта планета вокруг солнца, как
глубоко мы погребены и как прочно забыты; и еще постарайтесь
понять, что мышление людей той цивилизации настолько отличается
от нашего, что они, пренебрегая всеми законами логики и природы,
изобрели способ путешествия во времени. Так что, если средний
житель той эпохи, - я вряд ли могу назвать его гражданином или
употребить какое-либо другое известное вам слово, ибо это
дезориентирует вас, - если средний образованный житель смутно,
без особого интереса представляет себе, что тысячелетия назад
какие-то полудикари первыми расщепили атом, то только один или
двое из них действительно побывали здесь, жили среди нас,
изучали нас и вернулись обратно с информацией для центрального
мозга, если в данном случае уместен этот термин. Остальные
интересуются нами не больше, чем, например, вы интересуетесь
археологией раннего периода Месопотамии. Вам понятно?
Он опустил взгляд на свой стакан, который все еще держал в
руке, и стал теперь смотреть на него, словно виски было
источником оракулского вдохновения. Молчание затянулось. Наконец
я произнес:
- Ладно. Ради того, чтобы услышать вашу историю, я принимаю
эту предпосылку. Но мне думается, что тем, кто путешествует во
времени, не следовало бы привлекать к себе внимания. У них
должны быть свои методы маскировки и тому подобное. Вряд ли им
хотелось бы изменить свое собственное прошлое.
- О, тут нет никакой опасности, - сказал он. - Единственная
причина их маскировки заключается в том, что им не много удалось
бы узнать, если бы они на каждом шагу объясняли, что пришли из
будущего. Воображаете, что бы из этого получилось? Я усмехнулся.
* * *
Микельс угрюмо взглянул на меня.
- Как вам кажется, в каких еще целях, кроме научных, можно
использовать путешествие во времени? - спросил он.
- Ну, для приобретения произведений искусства и разработки
природных богатств, - предположил я. - Можно было бы отправиться
назад, в эпоху динозавров, добывать железо, чтобы до появления
человека снять сливки с богатейших месторождений.
Он отрицательно покачал головой.
- Подумайте еще. Им понадобилось бы весьма ограниченное
количество минойских статуэток, ваз династии Минг и миниатюр
третьей Мировой Гегемонии, да и то главным образом для их
музеев. Если только можно употребить здесь слово "музей", не
впадая в большую ошибку. Я повторяю, что они не похожи на нас. А
что касается природных богатств, то они в них не нуждаются: все,
что им нужно, они изготовляют сами.
Он умолк, словно готовясь к последнему решительному шагу.
- Как называлась та колония для преступников, которую
покинули французы?
- Чертов Остров?
- Правильно. Можете вы вообразить себе более страшное
возмездие, чем высылка преступника в прошлое?
- А мне и в голову не пришло бы, что у них еще существует
концепция возмездия или тем более необходимость держать в страхе
одних, подвергая ужасным наказаниям других. Даже мы, в нашем
веке, сознаем, что это ничего не дает.
- Вы в этом уверены? - спокойно спросил он. - А разве бок о
бок с развитием и совершенствованием современной науки о
наказаниях соответственно не возрастает сама преступность?
Кстати, вас как-то удивило, что я решаюсь бродить один по ночным
улицам. Скажу вам больше: наказание очищает общество в целом. В
будущем вам бы сказали, что публичное повешение снизило
коэффициент преступности, который иначе был бы еще выше. И, что
еще более важно, в восемнадцатом веке эти спектакли создали
условия для рождения настоящего гуманизма. - Он сардонически
поднял бровь. - Во всяком случае, так утверждают в будущем.
Правы ли они или просто стараются оправдать элемент деградации в
своей собственной цивилизации - это не имеет значения. Вам
следует допустить только то, что они действительно отправляют
своих опасных преступников в прошлое.
- Довольно неосторожно по отношению к прошлому, - заметил я.
- Нет, на самом деле это не так. Хотя бы потому, что все, что
из-за них происходит, уже произошло... Проклятие! Английский
язык не создан для таких парадоксов. Вы должны только понять
главное: что они не тратят все эти усилия на рядовых негодяев.
Чтобы заслужить высылку в прошлое, нужно совершить особое
преступление. А степень тяжести преступления зависит от того, на
каком году мировой истории оно совершается. Убийство, разбой,
измена родине, ересь, торговля наркотиками, рабовладение - все
это в одни эпохи каралось смертной казнью, легко сходило в
другие и положительно оценивалось в третьи. Оглянитесь мысленно
назад и посмотрите, прав я или нет.
* * *
Некоторое время я молча разглядывал его, отмечая про себя,
как глубоки бороздившие его морщины, и пришел к выводу, что он
слишком сед для своего возраста.
- Хорошо, - произнес я. - Я с вами согласен. Но неужели
человек из будущего со всеми своими знаниями...
Он со стуком поставил стакан на стол.
- Какими знаниями? - выкрикнул он. - Вы только вдумайтесь как
следует! Представьте, что вас, нагого, оставили бы одного в
Вавилоне. Много вы знаете об истории и языке Вавилона? Какой там
в этот период царь, долго ли он еще будет царствовать, кто после
него вступит на престол? Каким законам и обычаям вы должны
подчиниться? Вы только помните, что со временем Вавилон победят
ассирийцы, персы или еще кто-нибудь, и тогда не оберешься
неприятностей. Но когда и как это произойдет? А идущая сейчас
битва, что это - просто пограничная перестрелка или настоящая
война? Если последнее, то победит ли Вавилон? Если же он
потерпит поражение, то каковы будут условия мирного соглашения?
Едва ли сегодня найдется хотя бы двадцать человек, которые
ответили бы на этот вопрос, не заглянув предварительно в книгу.
А вы к ним не относитесь, да у вас и не будет такой книги.
- Мне кажется, - медленно произнес я, - что, достаточно
ознакомившись с языком, я пошел бы в ближайший храм. Я сказал бы
жрецу, что могу сделать... мм... фейерверк...
Он невесело рассмеялся.
- А как? Не забывайте, что вы находитесь в Вавилоне. Где вы
возьмете серу и селитру? Если даже вам удастся растолковать
жрецу, что именно вам нужно, и каким-нибудь образом убедить его
достать это для вас, сумеете ли вы приготовить порошок, который
взорвется, а не будет просто шипеть? К вашему сведению, это в
некотором роде искусство. Ведь вы, черт возьми, не сможете даже
устроиться матросом. Вам очень повезет, если в конечном итоге вы
будете где-нибудь мыть полы. А скорее всего на вашу долю
достанется рабский труд на полях. Разве не так?
Огонь в камине медленно угасал.
- Да, вы правы, - сдался я.
- Как вы понимаете, они с большой тщательностью выбирают
место и время.
Он оглянулся на окно. Оттуда, где мы сидели, был виден лишь
ночной мрак - отблески на стекле полностью скрывали от нас
звезды.
- Когда человека приговаривают к изгнанию, - продолжал он, -
все эксперты по различным эпохам собираются на совещание и
высказывают свои соображения по поводу того, какие из периодов
истории наиболее подходят для данного, конкретного индивида. Вы,
конечно, понимаете, что человеку интеллектуальному и
брезгливому, перенесенному в Грецию времен Гомера, жизнь
покажется сплошным кошмаром, а какой-нибудь головорез может там
отлично прижиться и даже стать уважаемым воином. Если этот
головорез не совершил самого тяжкого преступления, они и вправду
могут оставить его вблизи дворца Агамемнона, обрекая его всего
лишь на опасность, неудобства и тоску по родине... О господи, -
прошептал он. - На тоску по родине!
Под конец своей речи он так помрачнел, что я счел нужным как-то
рассеять его и сухо заметил:
- У приговоренного должен быть выработан иммунитет ко всем
болезням прошлого. Иначе эта высылка превратится в усложненную
смертную казнь.
Его глаза снова остановились на мне.
- Верно, - произнес он. - И в его организме, конечно,
продолжает активно действовать сыворотка долголетия. Но это все.
С наступлением темноты его высаживают в каком-нибудь безлюдном
месте, машина исчезает, и он до конца своих дней отрезан от
своего времени. Он знает только то, что для него выбрали
эпоху... с такими особенностями... благодаря которым, по их
мнению, наказание будет соответствовать характеру совершенного
им преступления.
На нас снова обрушилась тишина, пока тиканье каминных часовне
превратилось в самый громкий звук на свете, словно снаружи
навсегда умолкли, скованные морозом, все остальные голоса мира.
Я взглянул на циферблат. Была глубокая ночь; близился час, когда
начинает светать на востоке небо.
Посмотрев на него, я увидел, что он все еще не спускает с
меня пристального смущенного взгляда.
- Какое вы совершили преступление? - спросил я.
Судя по всему, этот вопрос не застиг его врасплох, он только
устало сказал:
- А какое это имеет значение? Ведя я уже говорил вам, что
одни и те же поступки в одну эпоху оцениваются как преступления,
а в другую - как героические подвиги. Если бы моя попытка
увенчалась успехом, грядущие столетия преклонялись бы перед моим
именем. Но я потерпел неудачу.
- Должно быть, пострадало множество людей, сказал я. - И весь
мир возненавидел бы вас.
- Да, так оно и было, - согласился он. И через минуту
добавил: - Разумеется, я все это выдумал. Чтобы скоротать время.
- А я вам подыгрываю, - улыбнулся я.
Он почувствовал себя несколько свободнее и, откинувшись на
спинку кресла, вытянул ноги на великолепном ковре.
- Так. А каким же образом на основе рассказанного мною
вымысла вам удалось догадаться о степени мной предполагаемой
вины?
- Ваше прошлое. Где и когда вас оставили?
И тоном, холоднее которого мне никогда не приходилось
слышать, он произнес:
- Под Варшавой, в августе 1939 года.
- Не думаю, чтобы вам хотелось говорить о годах войны.
- Вы правы.
Однако, поборов себя, он с вызовом продолжал:
- Мои враги просчитались. Из-за всеобщей неразберихи,
возникшей в связи с нападением Германии, меня посадили в
концентрационный лагерь без предварительного полицейского
расследования. Постепенно я разобрался в обстановке. Я, конечно,
не мог тогда ничего предсказать, как не могу сделать этого
сейчас. О том, что происходило в двадцатом веке, знают лишь
специалисты. Но к тому времени, когда меня, как поляка,
мобилизовали в немецкую армию, я понял, что эта сторона потерпит
поражение. Поэтому я перебежал к американцам, рассказал им обо
всем, что видел, и стал их разведчиком. Это было рискованно, но
даже если бы я наткнулся на пулю, что с того? Этого не
случилось; кончилось тем, что у меня оказалось множество
покровителей, которые помогли мне приехать сюда. Остальная часть
этой истории вполне заурядна.
Моя сигара погасла. Я снова зажег ее, потому что с сигарами
Микельса нельзя было обращаться небрежно. Их специально
доставляли ему самолетом из Амстердама.
- Чужое семя, - произнес я.
- Что вы сказали?
- Да вы ведь знаете. Руфь в изгнании. К ней относились
неплохо, но она выплакала глаза от тоски по родине.
- Нет, я ничего об этом не знаю.
- Это из Библии.
- Ах, да. Надо обязательно как-нибудь прочесть Библию.
Его настроение постепенно менялось, и он снова обрел ту
уверенность, которую я наблюдал в нем прежде. Жестом почти
беспечным он поднес ко рту стакан с виски и залпом выпил его. В
выражении его лица была смесь настороженности и самоуверенности.
- Да, - сказал он, - с этим было очень скверно. И главное тут
не в изменении жизненных условий. Вам, конечно, случалось
выезжать за город и жить в палатке, и вы не могли не заметить,
как быстро отвыкаешь от крана с горячей водой, электрического
освещения, от всех тех приспособлений, которые по уверениям
производящих их фабрикантов, являются предметами первой
необходимости. Я был бы рад иметь гравитационный индуктор или
клеточный стимулятор, но я прекрасно обхожусь без них. Тоска по
родине - вот что вас пожирает. Мелочи, которых вы никогда не
замечали: какая-нибудь определенная пища, то, как люди ходят, в
какие они играют игры, на какие темы разговаривают... Даже
созвездия. И они в будущем выглядят по-иному. Такой далекий путь
прошло к тому времени Солнце по своей галактической орбите.
Но всегда были и есть люди, которые покидают родные края. Все
мы - потомки тех, кто смог пережить это потрясение. Я
приспособился.
Он угрюмо нахмурился.
- Я не вернулся бы обратно, даже если бы меня помиловали, -
произнес он. - Из-за того, что там творят эти предатели.
Я допил свое виски, смакуя языком и небом каждую каплю этого
восхитительного напитка и лишь краем уха прислушиваясь к его
словам.
- Вам здесь нравится?
- Да, - ответил он. - Теперь - да. Я уже преодолел
эмоциональный барьер. Мне помогло то, что первые несколько лет
все мои усилия были направлены на то, чтобы выжить, а потом
приехав сюда, я был слишком занят устройством. У меня было мало
времени на самооплакивание. А теперь меня все больше увлекает
мой бизнес - игра, захватывающая и приятная тем, что неверные
шаги в ней не влекут за собой высшую меру наказания. Я открыл в
этой эпохе такие качества, которые утратило будущее... Держу
пари, что вы не имеете ни малейшего представления о том,
насколько экзотичен этот город. Ведь в эту самую минуту в пяти
милях от нас стоит у атомной лаборатории солдат-охранник,
мерзнет в подворотне бродяга, идет оргия в апартаментах
миллионера, готовится к ранней службе священник, спит торговец
из Аравии, стоит в порту корабль из Индии...
Его возбуждение несколько улеглось. Он отвел взгляд от
ночного окна и посмотрел в сторону спален.
- И здесь мои жена и дети, - с какой-то особенной теплотой
добавил он. - Нет, что бы ни произошло, я не вернулся бы
обратно.
Я в последний раз затянулся сигарой.
- Да, вы 1действительно 0 неплохо устроились.
Окончательно стряхнув с себя грусть, он улыбнулся мне.
- А знаете, мне кажется, что вы поверили этой сказке.
- О, безусловно. - Я погасил окурок сигары, встал и
потянулся. - Час поздний. Нам, пожалуй, пора идти.
Он понял не сразу. А когда до него наконец дошло, он
медленно, словно огромный кот, приподнялся с кресла.
- 1Нам?
Я вытащил из кармана пистолет-парализатор. Он замер на месте.
- Дела такого рода не оставляют на волю случая. Мы всегда
проверяем. А теперь в путь.
Кровь отхлынула от его лица.
- Нет, - беззвучно, одними губами произнес он, - нет, нет,
нет, вы этого не сделаете, это ужасно, а Амелия, дети...
- Это, - сказал я ему, - входит в наказание.
Я оставил его в Дамаске за год до того, как город был
разграблен Тамерланом.
ВОЛШЕБНИК
(c) Александр БАЧИЛО
Витя Свешников принадлежал к той категории людей, которые с детства
слывут рохлями и чей богатый внутренний мир долго остается никем не
оцененным и никому не нужным. Любимое развлечение этих достойных
последователей знаменитого Иа-Иа - бесцельно бродить по улицам, горько
усмехаясь своим мыслям и бросая по сторонам тоскливые взгляды.
Именно этим и занимался Свешников в тот новогодний вечер,
прогуливаясь вдоль шеренги общежитий университета, охваченных веселой
праздничной лихорадкой. Мимо него сновали тяжело нагруженные снедью
молодые люди и улыбающиеся девушки, из-под шубок которых выглядывали
воланы карнавальных нарядов. Снег торжественно поскрипывал под их
каблучками. Молодой, покрытый изморозью месяц с интересом глядел на росшую
у дороги стройную елочку, которую кто-то украсил игрушками и серебряным
дождем. Все веселились, все нескончаемым потоком шли друг к другу в гости,
и только Свешников не был никуда приглашен.
Его внимание привлек стеклянный зал на первом этаже одного из
общежитий, где заканчивались последние приготовления к балу. Вспыхивали и
гасли разноцветные прожектора, веселые огоньки гонялись друг за другом по
ветвям елки. Сцена была заполнена инструментами и микрофонами, в глубине
ее поблескивала ударная установка, напоминающая никелированный кофейный
сервиз на двенадцать персон. Лохматый барабанщик задумчиво выстукивал
какой-то сложный ритм, других музыкантов еще не было.
"Конечно, - подумал Витя, - сейчас они замечательно повеселятся.
Своей компанией. А такие, как я, им не нужны. Таких, как я, ведено не
пускать". И он с тоской посмотрел на гранитные фигуры оперотрядовцев за
стеклянными дверями общежития. Зал между тем постепенно наполнялся
народом. Витя обратил внимание на красивую девушку, появившуюся из-за
кулис. Она спросила что-то у лохматого ударника. Тот, не переставая
постукивать, отрицательно тряхнул кудрями. Тогда девушка спустилась со
сцены и направилась к выходу из зала, Свешников проводил ее печальным
взглядом. "Вот ведь что делается!" - вскричал он мысленно и, засунув руки
в карманы, принялся расхаживать туда-сюда вдоль стены общежития. Он теперь
упивался страданием, размышляя о том, что эта прекрасная девушка,
мелькнувшая "средь шумного бала" никогда не узнает о его, Свешникова,
бренном существовании. Полный сарказма монолог, произносимый Витей в свой
адрес, был неожиданно прерван: дверь, ведущая в холл общежития, открылась,
и на крыльцо вышла та самая девушка, которая так поразила его воображение.
Придерживая накинутую на плечи шубку, она озабоченно озиралась по
сторонам, как будто ждала с нетерпением чьего-то прихода.
Впоследствии Свешников никак не мог объяснить себе, что толкнуло его
в тот момент к крыльцу. Он никогда не решился бы на такое, находясь в
здравом уме и твердой памяти, но факт остается фактом - Витя подошел к
девушке и сказал:
- Вы, наверное, меня ждете?
Тогда только ужас положения дошел до него, и чудом поборов в себе
непреодолимое желание убежать.
Витя со страхом ждал реакции девушки на эту избитую, пошлую,
просто-таки неприличную фразу.
Но она не обиделась и даже не удивилась.
- А-а, вот и вы! - сказала она Свешникову. - Идемте скорее!
Не успев еще толком осознать, что его с кем-то явно перепутали, Витя
оказался в холле. Гранитные оперотрядовцы почтительно поздоровались с ним.
В этот момент из зала появился бородатый субъект во фраке:
- Марина, ну что, приехал? - закричал он.
Девушка с улыбкой указала на Свешникова.
- Ага, замечательно! - воскликнул бородатый, подлетая к Вите и тряся
его руку. - Семен, если не ошибаюсь? А я - Леня. У нас все готово, твои
вещи привезли еще утром, они в комнате у Турбннера, Марина покажет. Мы
выделили тебе восемь женщин, хватит?
Свешников сдержанно кивнул.
- Не волнуйся, - продолжал Леня, - все будет в лучшем виде, свечи,
звезды... Тумана не надо?
- Нет, - ответил Витя. Тумана и так было достаточно, и он очень хотел
бы хоть немного прояснить положение.
- Тогда я запускаю представление, а ты иди переодевайся. Марина,
проводи товарища и пулей назад!.
В коридоре третьего этажа Свешникова ожидал новый сюрприз: он увидел
группу девушек в восточных нарядах, созданных в основном из газовых тканей
при похвальной экономии материала. Девушки плавно двигались в танце, держа
в руках незажженные свечи.
- Здравствуйте, - сказал Витя и осторожно пересчитал танцовщиц. Их
было восемь.
- Здравствуйте, маэстро! - ответили ему.
Марина открыла дверь одной из комнат.
- Вот здесь весь реквизит, - сказала она, - переодевайтесь, готовьте
аппаратуру, перед вашим выходом мы пришлем людей.
Витя вошел в комнату, и дверь за ним закрылась.
В коридоре послышался тихий голос: "И-и раз, два, три, четыре,
повернулись..." Девушки продолжали репетировать.
Свешников огляделся. Это была обычная комната общежития, с тремя
кроватями, с плакатами на стенах и учебниками на полках. Посреди комнаты
стоял черный шкаф, или, вернее, сундук, поставленный на бок.
Он был оклеен большими серебряными звездами. Рядом на стуле лежали
такой же расцветки плащ и роскошная чалма, украшенная жемчугом и крупными,
правда, сильно исцарапанными, бриллиантами. Все это окончательно прояснило
ситуацию. Тот Семен, за которого выдавал себя Свешников, был, без
сомнения, самодеятельным фокусником-иллюзионистом.
Надо бежать, другого выхода нет, решил Витя. Он думал теперь только о
том, как без шума выпутаться из этой истории. Для его бедной событиями
жизни сегодняшнее приключение и так было слишком головокружительным. Но
как бежать, когда за дверью его поджидают восемь девушек, весьма
заинтересованных личностью "маэстро"? Можно, конечно, выйти в коридор,
пробормотать что-нибудь вроде: "Вот что я еще забыл сказать!" - и с
озабоченным видом направиться в сторону лестничной площадки. Да, но как
объяснить то, что он, проторчав десять минут в комнате, так и не успел
снять пальто? Это может вызвать подозрения. Кошмар!
Взгляд Вити упал на расшитый звездами плащ. Хм! Это, пожалуй, идея...
Взяв плащ, он подошел к зеркалу и набросил черную со звездами ткань поверх
пальто.
Прекрасно! Совершенно ничего не заметно! Витя засунул шапку за пазуху
и вдруг увидел лежащую на кровати бархатную полумаску. Ага, это тоже
кстати.
Если меня еще не успели как следует рассмотреть, не стоит
предоставлять им такой возможности... Пожалуй, и чалму стоит напялить для
полноты картины. Положу потом все это в коридоре на подоконнике - найдут.
Надев маску, Свешников взял со стула чалму и осторожно водрузил ее на
голову. Вдруг что-то кольнуло его в затылок. Витя испуганно замер,
чувствуя, чак стремительная холодная волна пробежала по всему телу.
Радужные пятна заметались по комнате, предметы покрылись сверкающей
паутиной, раздались приглушенные звуки чьих-то далеких шагов, сотни
голосов, смех и шепот. Свешников вдруг ясно услышал дыхание человека,
спящего в соседней комнате у противоположной стены. Через секунду все это
прошло, но осталось странное ощущение, будто тело переполнено неведомой
энергией. Витя встряхнулся, и с кончиков пальцев посыпались ослепительные
искры. Он испуганно взглянул на дверь, и она, с треском сорвавшись с
петель, вылетела в коридор. В дверном проеме показались удивленные головы.
- В чем дело, что случилось? - спрашивали они.
- И-извините, - сказал Витя дрожащим голосом, - техническая неувязка.
В комнату вошли трое ребят в униформе.
- Мы, собственно, за тобой. Ты как, готов?
- Да-да, конечно, - выдавил Витя. Он вышел в коридор и склонился над
поверженной дверью. К его изумлению, она совершенно не пострадала, хотя
должна была открываться вовнутрь.
- Чисто сработано, - сказал за спиной один из униформистов.
Навесив дверь, они подхватили оклеенный звездами ящик и отправились в
зал.
Спускаясь по лестнице, Свешников с тревогой прислушался к себе,
чувствуя, что в любой момент может снова произойти нечто невероятное.
Постепенно, однако, он успокаивался, привыкая к новым ощущениям и понимая,
что обладает какой-то таинственной силой, пользоваться которой надо очень
осторожно. Как бы доказывая себе это утверждение, он спокойно зажег
взглядом перегоревшую лампочку на площадке второго этажа.
Спустившись в холл, Витя проследовал вслед за ребятами, тащившими
ящик, по длинному коридору и наконец оказался за кулисами. К ним подскочил
бородатый Леня.
- Задерживаетесь, мужики! Петряков уже заканчивает. Сейчас объявляем
тебя...
Со сцены доносились задумчивые саксофонные трели. Один из
униформистов подошел к Лене и стал говорить ему что-то на ухо, оглядываясь
время от времени на Свешникова. Сквозь саксофон пробивались обрывки фраз:
- ...Шарахнуло... Напрочь... Хоть бы щепочка!.. Чисто сработано...
Леня, удивляясь, кивал.
- Ну, что ж ты хочешь... - отвечал он, - ...между прочим... лауреат
областного...
В зале загремели аплодисменты. Леня встрепенулся, замахал руками и
зашипел:
- Внимание! Приготовились! Свечи зажжены? Девочки, вперед!
Факультетская рок-группа "Бигус", обеспечивающая музыкальное
сопровождение номеров, заиграла "Хорошо жить на Востоке".
- Пока идет танец со свечами, - шепнул Леня Свешникову, - выходи на
середину сцены. Как дадим свет, начинай работать. Все, ни пуха!..
Если Витя и чувствовал какое-то волнение, то вовсе не из-за
предстоящего выступления, больше всего ему хотелось сейчас проверить свои
новые способности.
Он задумчиво вышел из-за кулис и остановился в темной глубине сцены.
Стройные фигуры девушек, освещенные огоньками свечей, плавно двигались в
такт мелодии. Танец их был прекрасен, а вот музыка показалась Вите
слабоватой. Не то чтобы "Бигус" не умел играть, нет, играли ребята весьма
прилично, но чего-то в звуках, издаваемых группой, явно не хватало.
Свешников пригляделся к одному из музыкантов, игравшему на небольшом
электрооргане. Его лицо, освещенное слабенькой лампочкой, выражало
недовольство. Витя вдруг поймал обрывки его мыслей: органист был недоволен
своим инструментом, в голове его звучала совсем другая музыка, чистая и
многокрасочная, хотя мелодия была та же. Так скрипач, вероятно, слышит
скрипку Паганини даже тогда, когда ему приходится играть на какой-нибудь
поточной модели, вышедшей из рук мастеров фанерного производства.
"Ах, вот в чем дело!" - подумал Свешников, и в этот момент яркий сноп
света ударил ему в глаза.
- У нас в гостях, - раздался усиленный динамиками голос Лени, -
лауреат областного конкурса иллюзионистов Симеон Кр-рохоборский!
Зрители зааплодировали.
"Ну, что ж, - подумал Витя, - попробуем". Он взмахнул руками, посылая
в пространство облако золотистых искр, и взглянул на музыкантов "Бигуса".
Поймавший его взгляд органист изменился в лице, осторожно прикоснулся к
клавишам, и вдруг зазвучала прекрасная музыка, медленная мелодия поплыла в
зал.
Девушки, подчиняясь неведомой силе, снова закружились по сцене, но
теперь это был не отрепетированный танец, а волшебный полет сказочных фей.
Зрители затаили дыхание. Никто из них не шевельнулся даже тогда, когда все
танцовщицы, приблизившись к краю сцены, вдруг прыгнули вперед. Музыка
подхватила их легкие тела и понесла над головами зрителей. По залу
пронесся восхищенный вздох. Волшебный танец продолжался в воздухе.
Витя стоял на сцене и старался подхлестнуть свое воображение, пуская
разноцветные молнии. Полы его плаща то и дело разлетались в стороны, и под
ним был виден черный фрак. Заметив в глубине сцены ящик, Витя прикинул,
как бы поэффектней его использовать, затем подошел к нему, откинул крышку
и взмахнул плащом. Тотчас поднялся сильный ветер. Он промчался по сцене,
проник в музыку и, взметнув ее плавный темп, вихрем закружился по залу. Из
ящика посыпались цветы. Подхваченные ветром, они взлетали под потолок, а
затем медленно опускались в руки зрителям. Их стали ловить, поднялась
веселая кутерьма.
Одна девушка, потянувшись за цветами, вдруг взлетела высоко в воздух.
Тотчас все остальные зрители, покинув свои места, принялись кружиться под
потолком.
Получилось что-то вроде хоровода в невесомости.
В это время в дальнем конце зала открылась дверь, и Свешников увидел
Марину. Она вошла и сначала ахнула от удивления и восторга, а затем вдруг
оттолкнулась от пола и полетела прямо к сцене. Витя, не дыша, следил за ее
полетом. Марина приближалась, улыбаясь и глядя на него, как никогда не
глядела ни одна девушка...
Неожиданно в зале погас свет, сейчас же кто-то схватил Свешникова
сзади за горло и сорвал с него волшебную чалму. Затем его грубо потащили
за кулисы и дальше, в коридор. Здесь было светло, и Витя увидел статные
фигуры и суровые лица оперотрядовцев.
Тащивший его человек закричал противным высоким голоском:
- Вот он, самозванец! Вот он, пьяный хулиган и ворюга! А Крохоборский
- это я!
Он оттолкнул Витю и, вынув из кармана какое-то удостоверение, стал
трясти им по очереди перед носом у каждого из оперотрядовцев.
- Вот она, фотография-то! Вот оно, личико! А у этого?
Он снова подскочил к Вите и сорвал с него маску, а потом и плащ.
- Да вы поглядите! Он же в пальто под плащом! Намылился уже, бандит!
- Так, - сказал старший оперотрядовец, строго глядя на Витю. - Кто
такой? С какого факультета?
- Да я совсем не отсюда, - промямлил Свешников, еще не успевший
отдышаться, - я случайно... Мимо шел.
- Врет, - выдохнул Крохоборский.
- Одну минуту, - сказал верховный жрец порядка. - Что это там
происходит?
Из зала доносились отдельные крики "Браво!" и аплодисменты,
большинство зрителей скандировало:
"Кро-хо-бор-ский! Кро-хо-бор-ский!"
- Идите, - сказал оперотрядовец Крохоборскому. - Вас зрители ждут. А
с этим мы разберемся...
...Выйдя на улицу, Витя подошел к стеклянной стене зала и стал
смотреть на сцену. Семен Крохоборский демонстрировал свое искусство. Перед
ним на низеньком столике стоял цилиндр, из которого он, самодовольно
улыбаясь, давно тащил розовую гирлянду. Зрители вяло хлопали, пожимали
плечами и удивленно переглядывались. Кое-кто, скучая, смотрел по сторонам
другие поднимались и уходили, но Крохоборскому было не до них. Покончив с
гирляндой, он сунул руку в цилиндр и с торжествующим криком "Ап!" вынул за
уши смирного белого кролика...
