Пятница, 5 августа. Вздохнула: только, вроде, январь был, а вон, август уже. Так и годы летят, оглянуться не успеваешь. Она заправила постель, выпила стакан простокваши со вчерашним сырником и вышла во двор.
Внуки Лешка с Полиной еще на рассвете ушли за черникой и дикой малиной. Тетка Оля подумала, что, если дети принесут черники много, то можно будет перетереть ее с сахаром на зиму. А малину обязательно сварить. В прошлом году и Леша, и Полина всю зиму болели тяжелыми, упорными бронхитами. Малиной только и спасались.
Муж тетки Оли Валентин накормил скотину, а потом сел точить косу в сарае. Тонкий визг затачиваемого лезвия сильно раздражал ее. Чтобы не слышать его, тетка Оля ушла за водой к колодцу. Опустила «журавль» и набрала в старые, слегка помятые ведра, ледяную воду. С трудом дотащила их на летнюю кухню: годы были уже не те, сил на самые обычные крестьянские дела стало не хватать. Визг заточки прекратился. Валентин ушел в поле. Тетка Оля замочила в корыте белье и решила испечь на ужин налистники с яблоками. Вытащила тяжелый мешок муки. Мука была хорошая, чисто пшеничная. Она сама намолола ее жерновами в начале лета. Насыпала муку через сито в глубокую миску, остальной мешок завязала и затолкала опять под лавку. Добавила немного соли и сахара. Из бидона отлила в ковшик с пол-литра молока, слегка разогрела его на грубке. Капнула чуть-чуть постного масла и вбила в молоко три больших, ярких, с двумя желтками яйца.
Потом она подлила молоко в муку тонкой струйкой, помешивая, чтобы не было комочков. Смазала жиром разогретую чугунную сковородку. Стала печь тончайшие налистники, ровные, как на подбор. Аппетитная горка блинчиков уже лежала на выщербленной деревянной доске. Она завернула в них очищенные, нарезанные яблоки. Сложила налистники с начинкой в средний чугунок, добавила кус масла, сыпанула сахара на глаз и поставила в печку томиться. Внук Лешка любил такие налистнички с вишневым вареньем. В этом году варенья не было: майские заморозки побили всю вишню. Тетка Оля пошла посмотреть, не осталось ли прошлогоднее вишневое варенье в погребе.
Дверь сарая неприятно заскрипела.
-Надо Валентину сказать, чтобы смазал петли.
Она заглянула внутрь и споткнулась о свою старую прялку. Прялка сломалась давно, еще лет десять назад. Тетка Оля чертыхнулась и полезла в погреб. Полки были пусты. Только в деревянной кадке, в рассоле лежало пару кусков прошлогоднего сала, да в дальнем бурте оставалось еще немного вялой, мягкой картошки.
Она с трудом вылезла из погреба по истертым ступеням лестницы, которую делал еще ее отец. Время близилось к обеду. Никого не было .
Леша с Полиной, подумала она, конечно, пошли из леса прямиком к ее сестре Тамаре, в соседнюю деревню Гурты. Она их там и накормит, переживать нечего. А у Валентина, видно, работа ладится, и прерывать ее он не хочет. Тетка Оля решила отнести ему обед сама. Она отрезала от каравая три ломтя хлеба, густо посыпала их мелкой, серой солью. Добавила две головки крепкого зеленого лука с сочными, крупными перьями. Нарезала небольшой шмат сала и добавила два молодых чуть недозревших помидора. Накрыла чистым рушником готовые налистники, накинула на платье старую фуфайку, сунула ноги в растоптанные боты и пошла к Валентину в поле. Было прохладно и сыро, со всех сторон летела мошкара, над головой мелькали стрижи и ласточки. Поле было большим, запущенным, заросшим бледными васильками и кислицей.
Валентин лежал на самом краю, за огромным, покрытым мхом, валуном. У его изголовья росла крупная крапива. Первые цифры на кресте почти истерлись, от даты рождения остался только год: 1882. Леша с Полиной лежали рядом с дедом в одинаковых, небольших могилах, головой к сельской, полуразрушенной Церкви. У всех была одна общая дата смерти: 5 августа 1941 года.
Да и сама тетка Оля лежала неподалеку у развилки дорог за старой засохшей рябиной.
И только ее беспокойная душа, который год возвращалась в мертвую деревню.
© Марготт Прокопенко
