Скучно, затратно и пользы никакой.
Болеть я не люблю.
Скучно, затратно и пользы никакой.
Впрочем, однажды, я болела с интересом.
С огромным.
Худо мне стало не внезапно, всё к тому шло: гектар картошки зарастал сорняками (вопреки раундапу), пятьдесят бройлеров неожиданно сожрали весь запас зерна, пчелы – роились и эмигрировали. Отпочковавшимися семьями.
И мне захудело. Наверно от пчёл, но может и от кроликов – кто его знает! Навалилась какая-то беспричинная усталость.
Голова стала кружиться не только от подсчёта будущей прибыли (в кроликах, картошке, бройлерах и мёде), а вообще.
Днями.
Походка приобрела неприятную шаткость, как у пьяного матроса на палубе ботика, упорно идущего в девятибалльный шторм.
Всласть посамолечившись я пошла в больницу.
В районную, других в окрестностях не было. Чтобы человек со специальным образованием и клятвой мне помог. В благодарность за своевременно уплачиваемые налоги.
Ничего особенного от районной медицины я не хотела, так, по мелочи: что-нибудь попить или помазать для обретения равновесия.
Бабуля-терапевт, судя по возрасту получившая диплом из рук самого Гиппократа, обрадовалась. Выслушав мои многочисленные жалобы. Это был не её профиль!
И, радостно спихнула меня (вместе с жалобами) к узкому специалисту: врачу-невропатологу.
Узких специалистов в райцентре было мало. И все на вес золота и с совмещением. Лор совмещался с окулистом, невропатолог с психиатором и только гинеколог был узкопрофильным.
Ввиду крайней редкости узких врачей горожане старались не злоупотреблять их вниманием.
И услышав от бабули-терапевта:
- Это не мой профиль!
Они старались скромно умереть дома с не поставленным диагнозом.
Тем более, что к лору-окулисту, гинекологу и невропатологу-психиатру была запись.
Предварительная. За два месяца «до».
Записаться в амбарную книгу предварительных приёмов в регистратуре было просто. После непродолжительного скандала милая девушка с лицом Марии Мандель любезно швыряла её болящему.
Я выбрала себе 10 октября и 12.15 по местному времени.
И стала ждать.
Прислушиваясь – не прошло ли?
В обществе гектара, бройлеров, кроликов, а особенно пчёл – ожидание было малозаметным и не томительным.
С детства я страдала только одним диагнозом – I группа по здоровью. Родись бы я мальчиком – в 18 лет ВДВ радостно распахнуло бы объятья, а может даже и спецназ, кто его знает. Потом, правда, были всякие мелочи проходившие сами по себе – переломы, воспаления легких и т.д.
Логично, что матросская качка и тщетные попытки упасть на ровном месте вызывали интерес. Интересно: что же со мной?
Наступило долгожданное 10 октября.
Узкие специалисты в райцентре – ремесло потомственное. Хирург рожает хирурга, гинеколог – гинеколога. Невропатолог Слава родился от мамы-невропатолога и с детства знал свою карму: после взятия измором медицинского института он будет лечить тоже, что и мама. Нервы.
Медицинский институт отнял у Славы лет десять, не меньше, обучая ремеслу только повторными курсами. С первого раза Славе не давалось. Потом, наконец, дал долгожданный диплом и Слава занял мамино место под солнцем.
(Доктор-мама, находясь в интересном положении, в ожидании Славы читала узкопрофильные книги об особенностях развития. Поэтому Слава шепелявил и картавил (одновременно) и подёргивал правой частью лица с закатыванием левого глаза. Но нервные, а особенно психические больные любили своего доктора таким как есть.)
Ввиду ограниченности времени приёма (10 минут на презентацию симптомов + постановка диагноза и 5 минут на кварцевание кабинета – чтобы больные не обменялись неврологическими/психическими заболеваниями) я написала опорный конспект. Краткий, как тост.
И начала.
После моих слов:
- Меня качает и кружится голова. Давно.
Слава, в знак взаимопонимания, подёрнул левой частью лица и спросил:
- И? Цто фы хоцице?
Я, экономя отведенные минуты приёма, честно сказала:
- Попить чего-нибудь и перестать шататься.
Доктор удивился моим желаниям (закатив левый глаз) и спросил:
- А цто фы узе пили?
В целях экономии времени я предоставила список чего я пила: водка, сосудорасширяющие и наоборот, тонизирующие, успокаивающие, витамины всех букв алфавита. И примененных действий: компрессы, припарки, молитвы и т.д.
Случай был сложным – судя по маскам на лице врача я зашла слишком далеко, и без врача. Если не помогла водка и молитвы.
- Фам надо зделаць рентген. Церепа, - твердо сказал Слава и накарябал направление.
Рентген в райцентре – сложная медицинская манипуляция. Особенно когда рентгенолог подрабатывает пропагандистом. И уезжает читать в сельских клубах лекции о здоровом образе жизни или уходит в запой.
По настроению.
Мне повезло. Рентгенолог Михаил Иванович уже вышел из запоя, но ещё не уехал пропагандировать. И через полчаса я получила из дрожащих рук рентгенолога две мутные плёнки – анфас и профиль своего черепа. Снятые на замечательном аппарате (забытом немцами в период оккупации Беларуси) на повторно используемую (в целях экономии) плёнку.
Размахивая пятнистыми крыльями, как бабочка-махаон, я рванула к доктору Славе – за диагнозом.
На моё счастье, в поликлинике был обед. И Слава уходил к домашнему борщу от неврологических больных потайным, неосвещённым коридором.
- Доктор! Подождите! – закричала я неприлично громко.
(Очень хотелось закончить всё скорее.)
Поднеся плёнки к лампочке с надписью «Запасной выход» Слава задумчиво посмотрел на них и изрёк:
- Это опухоль!
И, нетерпеливой рукой нацарапал направление на операцию по удалению опухоли головного мозга в Город. Начав со страшного слова «Сito!».
После страшного слова «опухоль», увиденного замечательным доктором на повторной плёнке, рассчитывать было не на что. Если опухоль бросается в глаза даже на надписи «Запасный выход» - значит всё.
И - очень скоро.
Я твёрдо решила привести в порядок свои земные, незавершенные дела. Срочно, за сутки до отъезда на трепанацию.
Недвижимость и пока ещё движимость (автомобиль «Пежо» 2000 г.в. – временно на ходу) завещать было незачем. Наследник и так один: дочь Алиса.
Оставались работа, хозяйство, погребальные хлопоты и семья.
Начала я с работы.
Как государственному служащему мне не было цены.
Никакой.
Как и моим коллегам.
Ряды чиновников не заметят потери бойца, а экономика продолжит загибаться и без моих креативных анализов. Поэтому о работе я не беспокоилась. Но, на всякий случай зашла, попрощаться. Если что.
Дамы-чиновницы, откушав послеобеденного чая с глазированными сырками трудились во благо родины изо всех сил: листали папки. Чтобы не заснуть.
Начав с главного:
- Заболела, - я кратенько изложила положение терминами «опухоль» и «трепанация».
Дамы, получив непривычно свежую и нераспространённую информацию, оживились. И стали звонить. При мне.
Половина коллег стремилась донести новость до остальных горожан, вторая половина – обзванивала претендентов(ок) на моё спокойное, перспективное место.
И я ушла улаживать земные дела. Дальше.
Очень беспокоило хозяйство. Прям волновало.
Родные бройлеры, милые кролики и няшные пчёлы – как они без меня? Кто о них позаботится? Кроме бабы Маши?
Баба Маша была моей дачной соседкой – через забор. Воспитанная Советским Союзом в духе трудового подвига она не могла жить без работы. Совсем, тосковала и грозилась помереть. Только состояние крайней усталости («валюсь без сил») давало бабе Маше чувство выполненного долга.
За совершенно символические деньги и доброе слово «Спасибо» она оказывала мне непосильную для восьмидесяти двух лет помощь. Пока я отдыхала на госслужбе.
К ней я и поехала.
Баба Маша, перебрав урожай картофеля на множество фракций тихо страдала. Выбором.
Что делать дальше?
Покрасить забор или побелить веранду?
- Баб Маш! День добрый! Как вы? – начала я дипломатично, издалека.
- Да вот не знаю… Веранда пооблазила… Побелить, что ли? – печально ответила баба Маша.
- Баб Маш! Я тут приболела, наверно полежу в больнице. Вы не присмотрите за моими? – не уточняя за кем, попросила я.
Оживлённая непочатым краем работы баба Маша с задором восьмидесятидвухлетнего комсомольца ответила:
- Пригляжу! Ложись себе спокойно!
И – мы распрощались. Неизвестно на сколько.
Погребальные хлопоты оказались лёгкими и приятными.
Нарядов у меня было много: костюм пасечника, кролиководческий комбинезон, мундир госслужащего и только одно событийное платье.
Зелёненькое. В нем я награждалась грамотами, ходила на свадьбы и именины. Даже из роддома я возвращалась в нём.
Посмотрев на свет зелёненькое платьице я обнаружила, что его люблю не только я. Но - и моль. Значит «в свет» носить уже нельзя, а вот красиво лежать – можно.
С обувью было проще. Кроссовки, чешки и резиновые сапоги не гармонировали с любимым мной (и молью) платьицем. А вот красные туфли на десятисантиметровом каблуке…
(Туфли я купила по случаю, на чудовищной распродаже. По цене пакета молока. Я в жизни не носила ни модельной обуви, ни высоких каблуков, ни красного. Но – польстилась.
Так они и стояли несколько лет. В коробке, не одёванные.)
Гардероб был готов!
Оставалась семья: Барсик и Алиса.
Барсик - кот редкой породы «белорусский бройлерный», жил у нас в приходящем режиме. По национальности кот Барсик был помойником, ведущим маргинальный образ жизни. До момента нашего с ним знакомства он жил в подвале, ел в мусорке и возглавлял дворовый прайд котов-гопников. После знакомства с нами – делал всё тоже самое, только иногда приходил в квартиру – поспать на диване, поесть халяльного и зализать раны.
Но – мы с Алисой его очень любили. Таким как есть.
Вспомнив, как Барсик отгоняет более мелких сородичей от сердобольных старушек, приносящих кильку и ливерку к подвалу, о питании кота я не волновалась. Пропасть он был, как минимум, не должен. Но диван….
Этажом ниже жил хороший человек. Счастливый пенсионер-вдовец дядя Юра.
Вся его до пенсионная жизнь прошла в ограничениях, полному счастью мешали супруга и работа. Потому что, главной любовью дяди Юры были плодово-ягодные вина.
Выйдя на пенсию-освободительницу и овдовев, дядя Юра завтракал с вином, обедал с вином и с ним же и ужинал. При этом он всегда сохранял вертикальность и приподнятое расположение духа.
К нему я и пошла.
Поужинавший (с вином) дядя Юра мне обрадовался.
- О! Какие люди! Соседочка! – сказал он, обдавая меня запахом яблок.
- Здрассте, дядь Юр! – начала я, подбирая слова, - Как вы?
- Великолепно! – ответил всем довольный дядя Юра.
- Я по делу. Вы не присмотрите за Барсиком? Недолго, мы тут с Алисой должны уехать… Пусть он у вас поспит на диване. Пока, - красиво врала я.
- Барсик? Да пусть приходит, он всё равно путает этажи. Места хватит, - радушно согласился довольный всем сосед, - Но, это дело магарычёвое… Понимаешь?
- Понимаю! – сказала я.
(Быстренько купив в магазине три бутылки вина и два килограмма ливерки я обеспечила коту Барсику диван на неопределённое время.)
Оставалась Алиса.
После недавнего прочтения официальной статьи Министерства образования о количестве денег, вкладываемых страной в содержание одного детдомовца за год я была в восторге. В полном.
Такой роскоши я не могла позволить Алисе не при каких обстоятельствах!
Рассказав на ночь сказку о прелестях детского дома, познанным мною лично, восьмилетней Алисе я прослезилась. Трогательнее всего у меня вышло эссе о творожной запеканке: румяная корочка представлялась как живая.
Утром, собрав халат, тапки и документы в дорожную сумку я поехала в Город. Госпитализироваться.
Мне очень повезло!
Именно в этот день, в областной больнице, на приёме с грифом «Сito», находился заведующий отделением, врач высшей категории. Крупный немолодой мужчина с прозаичной фамилией Иванов.
Увидев личную печать доктора Славы на моём направлении Иванов пришёл в ярость.
Оказывается, будучи доцентом кафедры нейрохирургии местного медуниверситета он сделал всё возможное чтобы Слава не произнёс клятву Гиппократа.
Но, возможности преподавателей не безграничны, а страна нуждалась во врачах.
И вот – я здесь. С диагнозом. От Славы. С различимой на фоне надписи «Запасной выход» опухолью, которая прямо прёт из черепа.
Возвращаясь домой, с невскрытым черепом и без мнимой опухоли, я ощутила прямо в маршрутке, как перестала кружиться голова.
И - прилили силы.
© LelaMm
