Эх... Всегда трудно признаваться в собственных ошибках. Особенно, когда эта ошибка обдумана и сделана по предварительному сговору с людьми,
называющим себя твоими друзьями. «Лёха, тебе тридцать стукнуло, пора уже где-то якорь бросить», – тостонул на днюхе мой липший кореш, и остальная
компания подхватила: «Да, да, да – жениться тебе пора». Как раз за неделю до этого ко мне Верка незаметно переехала. Сначала – зубная щётка и
расческа, за ней – халат с тапочками и наконец чемодан с тряпьём. И чего я тогда на днюхе психанул? На одно колено припал и речь толкнул, в
которой ей предложение при свидетелях сделал. Лыцарь, блять…
А так как Верка только этого и хотела, мы скоропостижно стали готовится к свадьбе. Заказали ресторан, гостей тщательно посчитали, договорились с
фотографом и музыкантами. Обычные предсвадебные хлопоты проходили без особых напрягов. Предстояло только знакомство с будущей тёщей. С её приезда
всё и началось.
Лариса с##а Иоанновна приехала не одна, а с собачкой Тяпой. Маленькая пучеглазая тварь с седой жопой и длинными жёлтыми когтями (это я про Тяпу)
оказалась на редкость пиздопротивным созданием. Оно беспричинно лаяло, богомерзко скулило и, судя по всему, страдало собачьим аутизмом. Эта редкая
болезнь проявлялась своеобразно: как только Тяпа отдуплилась в пространстве однокомнатной квартиры, она насрала в миску с едой, нассала в горшок с
деревом счастья и выебала ушастый правый тапочек в виде зайца. Тяпа оказался кобелем и таким с##а настырным ебакой, что пробурил в тапкозайце
большое анальное отверстие. Как этот заяц не сгорел от трения нахуй, я до сих пор недоумеваю. Опущенный тапок выглядел жалко, надевать его Верка
брезговала, поэтому пришлось отдать его на дальнейшее поругание. После чего блохастый ебудодыр собирался было пристроиться к моей ноге, но я
легонько хлопнул его журналом по ахуевшему клюву.
Тяпа звонко клацнул мохнатым ебальником, обиделся и, как оказалось потом, объявил голодовку.
В первый день этого никто не заметил, на второй теща забеспокоилась. Она подсовывала лупоглазой паскуде сыр, колбасу и прочие ништяки из нашего
холодильника. Тяпа отказывался наотрез и только бегал, как скипи##рный, по квартире, раздражающе постукивая когтями по линолеуму. Иногда он
разевал пасть и издавал противный скрип, будто кто-то тёр пенопластом по стеклу. На третий день Лариса Иоанновна вся извелась: «Тяпочка,
бедненький, что с тобой?» – вопрошала она человеческим голосом. Тяпа тупо отмалчивался, скрипел или ебал тапочки. В общем, трагедия ниибацца.
Тут надо сказать пару слов о Ларисе Иоанновне. Поначалу она показалась мне положительной бабёнкой. Сапоги дочери подарила и сказала, что поживет у
нас всего денька три. Раз сапоги, думаю, пусть живет, хуле. К тому же, на кухне зашуршала сразу: блинцов кружевных нажарила, соляночку
организовала, соленья домашние достала. И водки бутылку непочатую на стол водрузила. Ну, думаю, в семейной жизни тоже есть свои плюсы, каждый день
бы так. Посидели, выпили. Иоанновна хуйни не молола и плёнку под конец не тянула. Нормально всё, в общем.
Но повадилась она по утрам в туалет ходить. И не просто так из любопытства захаживать, а натурально срать. Хоть и при закрытых дверях заседания
проходили, но воняло так, будто она калом на дверях человечков рисовала. Причём снаружи. Как-то сразу она мне разонравилась, у меня прям аллергия
началась: палец большой на ноге неожиданно оттопырился и цвета мёрзлой залупы стал. Симптомы настолько загадочные, что по сравнению с ними
пресловутый Сфинкс – просто окаменевшее говно. Метнулся в больничку, где какое-то светило долго разглядывало мой палец, а потом тупо анализы
назначило. Светилом я его, конечно, зря обругал, так – фонарь обоссанный, не больше, но это мелочи.
Пришел домой – материал собирать, в туалет ткнулся – х## там – родственница уже сидит, тужится. Судя по запаху, уже и стены обрисовала.
– Второй час кряхтит. Крепит её после крабового салата, – невестушка моя шёпотом просветила, – Я где-то слышала, что в кукурузе дубильные вещества
содержаться.
– А не надо стока этих веществ жрать, – шепчу тоже, – кастрюлю салата заглотнула, вот теперь и сражается с запором. Боюсь, в рукопашную пойдёт.
А сам думаю, где же теперь мне опорожняться? Анализ хочу сдать, не могу просто. В майонезную баночку поссать проблем особых нет, а вот в коробок
спичечный я с детсва ходить не люблю: всё время на руки сру. Пока Верунчик бутеры на кухне строгала, я коробку из-под подаренных сапог
«Саламандра» нашёл, посреди комнаты поставил и кучу внутрь наложил. Ну, как кучу? Курган послепраздничный. Сижу, слышу, вода в туалете сливается,
и Лариса Иоанновна облегчившейся трясогузкой в комнату несётся, аж подскакивает от радости – просралась блядь. Сериал «Маргоша» пропустить боится,
видно. А у меня как раз второе дыхание открылось, ежедневный сериал «Гавноша», комнатный вариант. Она в комнату прискакала, мой сереал с ходу
заценила и как завопит визгливо:
– Верочка, он тебе в новые сапоги серет! – и ко мне коршуном кинулась, коробку из-под жопы резко так – хвать! А я зазевался чего-то и первый раз в
жизни на ковер насрал.
– Кто серет? Тяпа? – Верка из кухни возмущается.
– Да какой Тяпа! Жених твой на всю авоську ебанутый!
– Иоанновна, а вы не охуели часом в моём доме матом ругаться? – вежливо так спрашиваю. – И зачем это вы, старая проститутка, коробку из-под меня
попятили?
Ой, бля, что тут началось! «Обосрали!» – теща ревёт. Верка тоже раскудахталась: «Как ты можешь?! Это же моя мама!». Я позицию менять не стал, чо
уже, думаю, суетиться. Сижу, орлом поглядываю на тёщу, которая Верке то под нос курган мой суёт, то на ковер тычет. И орёт с##а, как будто это её
ковёр, дорогой шопиздец, а я на нём пионерский костёр разжег и сосиски охотничьи на шпажках жарю. Повизгивает аж от возмущения, курвятина. Верка
тоже удивляется: не каждый день я всё-таки на паласы гажу. Хоровод вокруг меня водят и причитают обе.
Ну, я досрал невозмутимо, встал, подтерся газеткой, хоть это и неловко при посторонних делать, и на дело своей жопы глянул. Интересно даже
получилось, несмотря на семейные неурядицы: какашки плотноватой консистенции и цилиндрической формы, закрутились в спираль по часовой стрелке и
образовали аккуратненький конус, увенчанный финальной тефтелькой, – хоть сейчас лаком вскрывай и на продажу.
– Красиво, – умилился я над будущим сувениром, склонив голову набок. Вдруг из-под дивана резко выбежал ослабевший от голода Тяпа на
подкашивающихся лапках, и, недолго нюхая, оттяпал верхушку моей пирамиды.
– Фу, Тяпа, выплюнь! Это – гавно! – заорала теща. Тяпа плеваться не стал, а даже наоборот – мелко подрагивая от удовольствия, доел оставшееся,
радостно прыгнул хозяйке на руки и несколько раз успел лизнуть её в лицо. Дескать, наконец-то нормального чего-то покушал, спасибо.
– А это всё из-за вас, между прочим, – указал я на коробку отплевывающейся от собачки теще.
– Что?! При чём тут я? Ноги моей здесь больше не будет! Он же сумасшедший, Верочка! За кого ты собралась замуж?
– Я вашу псину придурковатую, кстати, от голодной смерти спас, – очередной аргумент выдвинул.
– Да он же помрёт теперь с такой отравы! – тёща повысила тональность воплей и заглаживать ссору не захотела.
В общем, слово за слово, разгорелся скандал. Верка как-то сразу ко мне охладела. Тоже кричать начала, и вообще, по-другому, с каким-то отвращением
заговорила. Не узнать прямо. Значит, не было, думаю, с её стороны никакой любви, если увидела, как жених подтирается, и остыла так резко. Ну и
послал их нахуй единовременно, зачем мне такие родственнички? Обиделись. Шмотки свои собрали и вместе с мамашей укатили. Тяпа только уходить не
хотел, возле меня всё крутился. В сумке с тёщиными трусами уехал, бедняга. Больше мы не виделись, ебал я в рот такое семейное счастье. А палец у
меня сам по себе на следующий день выздоровел.
Предыдущая страница
Следующая страница
