Единственный раз, когда драл толстую бабу, не могу вспоминать без рвотных позывов... Так случилось, что году, этак 82-м, поехал я в один ведомственный санаторий под Москвой, где, на мое счастье, в это время проводила какую-то конференцию делегация ЦК непомнюкакой союзной республики. Поглядев, как весело и непринужденно проходит это мероприятие с употреблением жуткого количества "Посольской" и последующим раскрытием темы во всех углах, где отсутствовало нормальное освещение, я воспрял духом - надоело ебать одну горничную и с ней же нажираться каждый вечер.
В один из вечеров, когда дискуссионный накал на профсоюзные темы, судя по глухим ударам в ебло со стороны столовой, достиг своего апогея, я решил, что самое время выйти на вечернюю охоту. Добыча, в виде некого расплывчатого силуэта, брела по коридору по направлению выбранного мной места засады. При ближайшем рассмотрении добычей оказалась тетенька с размером одежды от 50 до 54-го, причем, не успел я сделать вид, что вовсе не охотник, а так - просто вольно прогуливающийся, как был схвачен, прижат к стене, и, обдавая меня смешанным запахом водки и общепитовских котлет, дама заявила о своем одиночестве и отсутствии понимания среди прочего профсоюзного стада. Выбора сами понимаете, у меня не было; либо, идти ебать надоевшую горничную, либо, включить дурака и сделать вид, что ебля для меня занятие классово чуждое, либо, брать то, что дает судьба. Я выбрал последнее и потащил (хотя, кто кого тащил - вопрос спорный), себе в номер. Скажу сразу - с сексом в СССР, действительно была напряженка, хотя с еблей все обстояло в лучшем виде.
В чем разница, спросите вы? А в том, что занятию сексом, в частности, предшествуют водные процедуры, процесс же ебли обходится без этих формальностей. В общем, упали мы на одноместное ложе (помню, даже мысль промелькнула - выебу, и на хуй - самому места мало), и начал я расстегивать многочисленные пуговки, расстегивать крючочки, развязывать тесемочки. Раздеть среднестатистическую бабу в то время, камрады, мог только по-настоящему целеустремленный, заточенный на еблю джентльмен.
Поняв, что для снятия лифчика (не путать с бюстгальтером!) мне требуется, хотя бы приблизительный чертеж, а вдаваться в инженерные изыски было некогда, запустил я ей лапу прям в лифчик, и, о что я там нашел. Нет, не томик Ленина, не напрягайтесь, а дохуища конфет "Мишка на Севере", которые эта туша спиздила с профсоюзного стола, чтобы заточить в одно жало оставшись одна. Конфеты, естественно, растаяли, и, когда я вытянул свою длань, покрытую всей этой кондитерской хуйней, то понял, что желание ебаться, как минимум, в этот вечер, меня уже не посетит.
Осознав, что удовлетворять ее никто не собирается, эта жирная манда стала заявлять необоснованные претензии, однако, после рекомендаций идти ебаться с Северным Мишкой, энергичными поджопниками она была выкинута в коридор.
Как страшно жить..
Вчерась с дядькой коньячок кушали, ну он под разговор и рассказал. Пошел к местному кулибину по делам каким-то. Жена грит, нет его, в гараже. Благо недалеко, во дворе.
Ну, заходит значит в гараж, а кулибин спиной ко входу сидит, чегой-то мастерит. А сзади на столике - джентельменский набор - пурызек и стакан. И мужик время от времени, как тот автомат, четко выверенным движением руки, не глядя - пузырь, два буля, стакан, свисток-вбрасывание, стакан назад. Все это не оборачиваясь и мурлыча песенку под нос. Дядек значит подкрался сзади - цоп пузырь - и за машину спрятался. Поет мужик, мастерит, а таймер-то работает.
Подошло время…
Четко выверенное движение руки и…
Вот чем человек от автомата отличается. Тот бы позиционироваться начал. А получилось почти как в анекдоте про мужика в цирке, со свечкой и табуреткой… Рука зависает в возухе и тут же полный ужаса вопль:
- КТО ЗДЕСЬ????
Не обманывайте маму
Мама приехала на ужин к своему сыну Саше, который жил в одной квартире с соседкой Викой.
За ужином мама молчала, отметив про себя красоту соседки Саши. Она раньше подозревала наличие связи между этой парочкой, и этот факт только усилил ее любопытство. Наблюдая после ужина их общение, мама задумалась, есть ли что-то большее между Сашей и его соседкой, чем она увидела.
Догадавшись о мыслях мамы, Саша категорично заявил "Я знаю, о чем ты думаешь, но уверяю тебя, мы с Викой только соседи.
Через неделю Вика обратилась к Саше:
- После того, как у нас ужинала твоя мама, я не могу найти серебрянную сахарницу.
Надеюсь, это не мама ее взяла?".
- Я не думаю, но я напишу ей на e-mail, просто чтобы быть уверенным.
И он сел, и написал:
"Дорогая мама, я не хочу сказать, что ты ВЗЯЛА сахарницу, я также не говорю, что ты НЕ БРАЛА ее. Просто факт остается фактом - после твоего прихода серебрянная сахарница исчезла. С любовью, Саша".
Через несколько дней он получил ответ от мамы:
"Сынок, я не говорю, что ты СПИШЬ с Викой, я также не сказала, что ты НЕ СПИШЬ с ней. Но факт есть факт - если бы Вика спала В СВОЕЙ кровати, она давно нашла бы там сахарницу.
С любовью, мама".
Урок дня - не обманывайте маму
(c)
Петрович
Сидим мы с Петровичем как-то на нашем дачном пруду, карасиков ловим.
Пивко пьем, беседуем ни о чем, тишина, красота. Тут сынок его, Сашка,
кричит издали: «Петрович! Мамка просила ей позвонить! „ У Сашки уж свои
дети. Пацану лет пять. Петрович иногда берет внука на рыбалку.
“Ладно! „ — лениво так отвечает Петрович. Но звонить никуда не
торопится.
“А чего, — спрашиваю я. Сашка тебе не родной, что ли? „
“Чего это? „ — удивляется Петрович
“Ну вот он тебя Петровичем зовет. Мамку — мамкой. А тебя — Петровичем»
"А-а-а! Ну, это старая история! " — говорит Петрович. И, подумав,
рассказывает.
Лет двадцать назад, когда Сашке было как раз лет пять, то есть как
сейчас внуку, работал Петрович в конторе крупного завода. То ли главным
инженером, то ли главным технологом. Квартиру еще не получили, и жили в
малосемейке возле завода. Санька к отцу на работу частенько прибегал,
сидел в кабинете, играл во всякие разные интересные игрушки, которые
взрослые почему-то называли образцами продукции. Естественно, что в
конторе Саньку все знали. И на проходной.
Как-то раз, придя в кабинет к отцу, он его там не застал. Отец был на
территории. Санька на территории ни разу не был, и решил этот пробел
восполнить. Видимо ему казалось, что стоит выйти за проходную, как отец
там и обнаружится. На вахте его конечно не пропустили, и он спокойно
прошел в расположенную рядом дырку в заборе, которой пользовалась
половина завода.
О том, что территория завода настолько огромна, Сашка не подозревал. Он
спокойно дошлепал до первого цеха, и шагнул внутрь. Цех испугал его
размерами, шумом, огромными машинами, которые работали сами по себе, и
безлюдием. Сашка чуток прошел между машинами, и напрочь потерял
ориентацию в пространстве. Потом он несколько раз тихонько позвал папу,
потом в голос заревел.
На рев сбежалось несколько работников цеха. Они мальца попытались
успокоить, но он только громче выл, упирался и кричал: "Па-па! " Чей
ребенок — никто не знал. На вопрос "Ты чей? " уверенно отвечал сквозь
слезы "Папин! ". Оставлять мальца в цеху было нельзя. Идти куда-то с
незнакомыми мужиками в грязных спецовках Санька напрочь не хотел, и при
попытке взять его за руку плач превращался в форменную истерику. Но тут
на общее спасение в цех случайно зашла Муза Николаевна.
Муза Николаевна, женщина преклонных лет, всю жизнь проработала на
заводе, а последние лет десять была секретарем директора. Твердой рукой
рулила хозяйством, знала всех и вся, и тот же Петрович, пришедший
когда-то на завод пацаном на должность ученика слесаря, хоть и вырос в
большие начальники, Музу Николаевну побаивался. Как, собственно и все
остальные три тысячи работников завода, включая директора.
Санька был наверное единственным, кто Музу Николаевну не боялся. А даже
наоборот. Поэтому работники сразу разбежались по своим местам. От греха.
И Музе Николаевне предстала та же сюрреалистичная картина — плачущий и
зовущий папу одинокий ребенок посреди огромного цеха. Даже она от этой
картины слегка растерялась. И запричитала: "Ой! Етишкина жисть! Папу он
зовет. Ну хто ж тут знает — кто твой папа? Ну хто ж так зовет? Ну хто ж
тебя услышит? Вот смотри, как надоть! "
Муза Николаевна выпрямилась во весь рост, набрала полные легкие, и над
территорией цеха, перекрывая шум машин, поплыл рев: "Петро-о-ович! В рот
тебе кочерыжку! Та где-е-е, разъе*ить твою налево? "
Сашка перестал плакать и открыл рот. И — о, чудо! Откуда-то из глубины
цеха раздался голос отца: "Ну что стряслось, Николавна? "
Муза Николаевна еще раз набрала воздуха, и протрубила: "Бежи быстрей
сюда, гадский папа! "
Спустя несколько дней, когда инцидент был благополучно забыт, у
Петровича в доме собралась большая шумная компания друзей и сослуживцев.
Отмечали какой-то праздник. В разгар веселья Петрович вышел на кухню за
разносолами, и там застрял. На призывы жены и гостей "Петрович! Водка
греется! " не реагировал. И тогда Санек, уплетавший тут же праздничный
обед, оторвался от процесса и авторитетно заявил: «Папку так не зовут»,
добавив почему-то "Етишкина жисть! " "О! " — отреагировали гости. "А как
же зовут? "
Польщенный вниманием, Сашка встал, сглотнул, набрал побольше воздуха, и
заорал так, что у гостей заложило уши: «Петло-о-ович! В лот тебе
кочелыжку! Бежи быстрей сюда, гадский папа! „
Гости смеялись до слез и аплодировали. Растерянный Петрович стоял в
дверях.
С тех пор Санька отца иначе как Петровичем не называл. Хорошо, что
удалось отучить от всего остального.
“Вот такие пироги» — завершил рассказ Петрович, вытащив очередного
«пятачка». Потом добавил: "Он даже когда письма из армии писал, начинал
так. "Здравствуй, мама! Петровичу — привет! «
Мы открыли еще по пиву, и каждый задумался о своем, глядя на поплавки.
И разом вздрогнули от внезапно раздавшегося сзади звонкого детского
крика:
»Петло-о-ович! В лот тебе кочелыжку! Ты почему бабушке не позвонил? Она
лугается! "
