В середине девяностых я мыл алмазы на реке Оранжевой. Так получилось. Во-первых, сама Оранжевая, это как воплощённые детские грёзы из книжки «Капитан Сорвиголова». Во-вторых, это новое время, когда казалось, что всё продается и покупается, а за горсть блёклых стекляшек можно и жизнь купить, и душу продать. Негранёные алмазы, как оказалось, выглядели как битое бутылочное стекло.
Так вот, сидели вечерком у костра с подельниками. Мы были на намибийской стороне. Но мои парни, все были «из-за речки» – с юаровского берега. В ЮАР уже бурно расцветала «чёрная революция». Чернокожие демократы уже захватили власть, и всё шло своим чередом: белых чиновников люстрировали за симпатии к диктатуре, белых учителей выгоняли за незнание зулусских наречий, белых бизнесменов сажали за коррупцию (чёрных, правда, не трогали)... Страна содрогалась. Люди разбегались, в том числе сюда – на прииски.
Я вспоминал одного циничного немца, который говорил, что революции надо проводить только в тех странах, которые не жалко. Эту африканскую красавицу было жалко. Ну, да ладно – революция же!
Да, сидели никого не трогали, пили пиво. И тут подъезжают эти. Здоровые, бородатые, уже поддатые с соседнего прииска. Нас была горстка на всю пустыню в тысячи квадратных километров и мы знали, что где-то рядом, миль за двадцать, моют камни бывшие магаданские геологи.
Говорят: «Сегодня Старый Новый год!» Я попытался своим потомкам буров объяснить, что это такое, но не смог. Поэтому уехал с бывшими геологами в их лагерь. Хорошо посидели: пили самогон (у них был аппарат), пели старые песни о главном, купались ночью в Оранжевой (я раньше думал, что ночью там только крокодилы плавают. Ха-ха). В 12 по Москве – а там, как ни странно, время московское – стреляли из местных ружей, больше похожих своими круглыми дисками на ППШ.
Спросил, долго ли новые друганы ещё будут здесь стоять. Сказали, что уезжают. Денег, мол, много, но никто здесь не слышал про Старый Новый год. Поэтому надо валить домой – в безденежье, в холод, в абсурд, но свой, родной...
В конце девяностых консультировал ташкентскую русскоязычную FM-радиостанцию. На Старый Новый год устроили корпоратив в хорошем гриль-ресторане. Девчонок, как обычно, было больше чем пьющих парней, и ко мне на каждый танец стояла очередь четыре-пять красавиц. Пили, пели старые песни о главном, купался только я – в ресторанном фонтане. Я спросил девчонок, почему не уезжают – такие молодые, красивые, талантливые. Ответили: «А зачем? Здесь русский язык, Старый Новый год!»...
Всю жизнь не могу понять «того, который во мне сидит». Почему ему так дорог этот мир с абсурдными праздниками, нелогичными поступками, непонятными другим мотивами. Когда-то я не мог объяснить американцам, что воздушный таран для наших пилотов был проявлением героизма, а не сумасшествия. (У них на войне таранов не было в принципе никогда). Я не мог объяснить израильтянам, почему для русских плен – это позор, а не хитрая уловка. (В уставе даже израильского спецназа есть пункт, разрешающий сдачу в плен и выдачу противнику полной информации). И я никогда, никаким иностранным друзьям не мог объяснить, что такое Старый Новый год, и почему его празднуют...
Сейчас мне звонят друзья из Киева, Ташкента, Кишинёва... Поздравляют. В них тоже «тот, который во мне сидит». И ничего, никто с ним не сможет сделать. Смотрел сейчас культовый американский фильм. Там герой говорит, что Америка – это не страна, а бизнес. А я вспомнил, что один политик сказал: «Россия – это не просто страна, это – Судьба». Наверное и в нём «тот, который во мне сидит». Это тост!
Р. Дервиш
