Хватятся, искать будут? Щас!.. К концу месяца, может, и вспомнят, а столько я в чужом диком лесу могу и не протянуть.
Но русские не сдаются, поэтому я пошел… прямо. Просто мой внутренний «компас», наследие моих необычных предков, велел мне так поступить.
Вот не помню, какое время года стояло. Вроде бы начало лета. Скорее всего. Сейчас, вспоминая воду вокруг избушки, я так думаю.
Шляться по тайге, конечно, здорово. Красиво, интересно, таинственно… Если в конце пути тебя ждет ночлег в более-менее оборудованном месте. А если нет… То не очень это весело, учитывая хищников и отсутствие оружия. Комаров много не было, днем были пауты-слепни, но ночью они не беспокоили. Хищники…
Нечисть, спросите вы? Не ощущал присутствия. Обычно, если что-то есть, я чувствую и договариваюсь — можете смеяться, мне до одного места. Так вот: не было нечисти. Духов и прочих. «Душа» говорила «иди», и я шел.
И вышел-таки к избушке.
Полуизбушка-полувремянка, частью из бревен, частью из горбыля — такие используют лесорубы-шабашники: поесть-обсушиться-поспать. Вон, вроде, и труба есть.
Странно она стояла, избушка эта. Как будто зажатая деревьями, будто спихнули ее туда бульдозером при расчистке местности. Но сосны, что сжали ее, не были потревожены, значит, бульдозер отпадал. Если ее так построили, то строители или были пьяны, или любили создавать себе дополнительные трудности в работе.
Впрочем, это неважно. Важно, что я нашел не совсем ветхую (совсем не ветхую!) хибарку, в которой смогу провести надвигающуюся ночь.
Радостный, двинул я к домику и остановился: домик был в воде. Черная (талая?) вода окружала домик по периметру, не давая подойти к нему. Ну точно, будто в овражек с водой его спихнули.
От души выругав боженьку, я нашел какую-то доску или бревно и добрался до входа.
А дверь заперта! Изнутри.
Черт… Компания мне вовсе не нужна сейчас, но делать нечего. Я негромко постучал и нарочито бодро сказал:
— Хозяева! Пустите гостя отдохнуть!
Потом постучал громче и повторил, тоже громче. Ответом мне снова было молчание.
«Нажрался, гад… — подумал я о хозяине ночлежки. — Или зек беглый, а это хуже».
Однако не уходить же, в самом-то деле!
Минут через пять, используя все подручные средства, молодую силушку и даже сорвавшись разок в воду, я открыл дверь. Ну да: сторожка-бытовка, времянка с минимумом удобств. Да и хрен с ними, с удобствами. Главное — дверь есть, и какие-то вроде лавки виднеются. Вечер уже стал совсем серым, той цветовой гаммы, за которой уж точно ночь приходит. Только не в тех широтах, там ночь может и белой быть. В то время, помню, темнота долго не наступала.
Немного меня огорошило, что, когда я открыл дверь, там стоял такой запах… специфический. Как будто что-то живое там сгнило, но сгнило давно и уже высохло; запах такой неприятный, но уже не агрессивный. Высохший такой запах.
«Может, росомаха какая зашла и сдохла, подумаешь — препятствие» — рассуждал я, осторожно доставая спички.
Огонек осветил скверно сколоченные лавки вдоль стен, столик, за ним печку (железная бочка), и спичка погасла.
Столик мне был не нужен, лавки неудобные; надеясь, что за печкою будет лежак, я чиркнул второй спичкой своего небогатого запаса. Лежак там был — нары или топчан.
А на нем — то, что мне, прекрасно знающему анатомию, совсем не понравилось. Среди лохмотьев на лежанке я разглядел маленькую овальную дырку. Дырку, а не отверстие. Такая бывает в основании черепа, куда входит спинной мозг, чтобы соединиться с головным.
Третья спичка подтвердила, что я не ошибся: на лежаке, покрытый истлевшей одеждой, лежал человеческий скелет…
Нет, я не испугался. Это было не самое страшное из того, что я видел в жизни. Я расстроился оттого, что скелет лежал почти по диагонали лежака, то есть мне на нем выспаться явно не светило.
Нет, я, конечно, спал в горах на грязной кошме, предварительно выкинув из нее дохлых крыс, но то были крысы и не гнилые, а тут целый человек. И черт его знает, как там с трупным ядом…
Хорошо, что нашлась свечка в плошке. Частью окаменевшая, частью сплавленная от жары, забитая мошкой, но свечка. Очень неплохо, учитывая, что спичек-то штук пять всего и осталось.
Зажег, осмотрелся. Да, человек. Умер здесь или помогли; звери его не тронули, потому что заперся.
Я ничего в тех местах не знал, так что ничего по поводу находки измыслить не мог. Кто это, когда это…
В наличии же имел я: страшную усталость, крышу над головой и неудобную лавку для сна (спать с «сикилетом», как вы сами понимаете, не очень хотелось, хотя никаких червей там не копошилось — это я разглядел точно, специально осматривал).
Тем временем окончательно стемнело, то есть стало настолько темно, что книгу не почитаешь, разве что забравшись на верхушку сосны.
Еще раз осмотрев жилище и не найдя ничего, я запер дверь бесполезной винтовкой и стал укладываться на узкой лавке. Не очень-то мне это удалось с моим ростом, но торс пристроил, а ноги, черт с ними, на полу. Пол там, по-моему, был. Да, был, скорее всего.
Стоило мне улечься, как усталость, разумеется, прошла, и в голове зароились мысли. Основная тема была такая: нехорошо как-то это все получилось, человека, мол, я потревожил, нехорошо это. Пусть и мертвый, но все же…
Чувства мои, те, что от предков, зазвенели, как струнки на волшебных гуслях. А раз так, то что-то тут не так. Ну, сверхъестественное, то есть.
Тогда я, не вставая с лавки, мысленно сказал трупу следующее: «Брат или сестра! Добрый человек, прости, что вторгся к тебе, покой твой нарушил. Дай мне провести здесь ночь. Спокойно. Не трогай меня и охраняй от друго… всякой нечисти. Завтра уйду. И если выйду к людям, обещаю вернуться и похоронить тебя». Я чуть не сказал «по-человечески», но подумал, что черт его знает, что это за «человек», и как у них хоронят. Внутренний голос сказал мне, мол, потом мне придет понимание, как именно его похоронить.
Похоже, хозяин ночлега эту речь принял. Струнки звенеть перестали, стало хорошо, и я сразу заснул.
Проснувшись утром часов в одиннадцать, я еще раз осмотрел моего товарища по ночлегу. Трогать не стал, так, глазками.
Смотрел-смотрел, но так и не понял — мужчина это или женщина. На голове тоже что-то истлевшее было, так что и волосы мне не шибко помогли.
Сейчас, написав эти строки, я попытался вспомнить: была ли у него обувь? Не знаю…
В избушке больше не было ни-че-го. Ни гильз стреляных, ни цепи-полотна от бензопилы… Так я и не понял, кому эта хибарка принадлежала.
Соль, крупы и спички, кстати, в тех краях оставлять было не принято. Я и не искал их.
Подперев дверь снаружи, я пошел. Просто пошел и все. Через лес — там даже намека на какую-нибудь просеку не было. Причем с первых же своих шагов понял, что выберусь. Так у меня бывает. Когда знаешь, что все будет пучком. Или нет…
Я даже не удивился, когда нашел дорогу. Грунтовку, просеку. И по ней недавно ездили, грунт был потревожен.
Дорога-то дорогой, но концов у нее два. Один может через пару-тройку километров привести к людям, а другой километров через пятьдесят — в заброшенный карьер. Полагаю, не надо рассказывать, что я выбрал правильный путь?
Километров через 7–8 я устал и попросил у «высших сил» трактор. Попутку какую-нибудь. Силы мне всегда (ну, почти всегда) помогали, поэтому я вовсе не удивился, когда из лесу, ломая маленькие деревца, вылез колесный ЮМЗ (винтарь я, заслыша двигатель, спрятал в кустах).
Мужик и довез меня до деревни. Про «мою» (место дислокации рядом с которой) он тоже слышал, сказал, что это черт знает, как далеко.
К вечеру я был «на точке».
А мистика начинается здесь: порешав все дела, я отправился исполнять обещание.
Взял «ГАЗ-69» (вроде «УАЗа», только поменьше), запас бензина, шанцевый инструмент и двинул. У меня было три дня, потом я уезжал оттуда.
Приехал в эти Перепрыги, нашел дорогу, поехал…
И вы знаете что? Я, человек, который прекрасно ориентируется в любой местности, с моей феноменальной памятью на окружающее, не смог найти этого места!
Я находил колодец в пустыне через год, как мне его показали, тайник в горах (восемь лет прошло), в любом городе не потеряюсь, а тут… Все прошерстил-перелазил — даже близко похожего нет…
Грунтовка та же, здесь меня дядя «поднял», там вроде бы я на нее вышел…
Первый день я честно искал. Ночевал в машине, прося мертвеца дать мне найти его, но тщетно… Ночью что-то шуршало, но у меня был обрез, да и винтарь я поднял. Патроны были к обоим, так что я не боялся.
Второй день я искал уже спустя рукава. Какая-то хрень получалась: я ясно помнил, как я иду по дороге, помнил, как меня подобрал тракторист, мог в точности представить время, свое положение, где было солнце. А как я попал на дорогу — не помнил. Как я ее нашел, откуда пришел. Помнил, с какой стороны относительно деревни я на нее вступил, а вот как я к ней подошел…
Как начало фильма: хренась, и герой выходит на дорогу, начинается кино…
К полудню я уже сомневался в том, с какой стороны я подошел к дороге.
Ходил-бродил (безошибочно выходя к машине), но безрезультатно. Расстояния я мерил по часам. Тридцатиминутный поиск, сорокапятиминутный…
Прогулявшись в последний, часовой, в один конец, я вернулся в деревню.
В курилке гаража, угостив всех сигаретами (тогда тяжело было с куревом), я наплел всем историю, что ночевал, мол, в избушке и забыл там часы, отцовский подарок. Никто этой избушки не знал. Вообще никто. А эти ребята и с шабашниками-лесорубами работали, и вообще почти все здесь знали, а вот ни про какую избушку на лесосеке или торфоразработках не слышали. Торф здесь не заготовляли, а лесоповалов таких, чтоб на делянке домик ставить, здесь не было.
Ставили, конечно, но здесь, недалеко, а в тех местах… нет, не было там никаких делянок. А охотничьи заимки в тех краях тоже не делали.
Так и уехал я, не сдержав обещание.
Через два года опять был там, подружился с главным ментом, что тамошними лагерями и тюрьмами ведает. Карты у него смотрел. А у этих людей карты подробные, чуть не до окурков на земле.
И ничего подобного не нашел.
Он тоже пожимал плечами; все мало—мальские объекты на местности он знал, как свои пять пальцев. Настоящий мент был: оперативную обстановку знал наизусть, все кочки, впадинки и камушки. Но и он никогда не видел избушки и не слышал про нее.
Вот так.
P. S. Я так понял, что так было надо. Чтобы я вышел из переделки так, как я вышел, и если я не нашел хибарки, то это тоже так надо. Помолился я, как умел, богу. Общему богу, а не придумке еврейских жрецов, для которого «все рабы». За того «сикилета», за упокой души его помолился, напомнив, что обещание в силе. Гусельки больше не звенят, значит, все правильно.
А представится возможность — обещание исполню. Я всегда держу слово.
