Вот стоит он перед тобой, ручки перед грудью держит, как зайчик дрессированный, смотрит заискивающе и думает про себя, что ты удав, удав, удавище — и сожрешь его сейчас с потрошками, не поморщившись. Даже не подозревает, что он тебе не интересен, и потрошка его — в виде свернутых в трубочку листков формата А-4 — отвратительны. О! Рукопись на стол положил и пальчиком так подталкивает ее к тебе, подталкивает. Думает небось, что ты ее сейчас при нем развернешь и углубишься. Читать начнешь. Отдельные места даже вслух. А потом прослезишься, словно крокодил, хотя только что был удавом, и полезешь с ним, зайчиком, обниматься. И обнявшись, вы зарыдаете вместе, и ты пообещаешь ему всю журнальную площадь прямо в следующем месяце.
— А в этом нельзя?
— В самом деле, в этом, конечно, в этом, именно в этом! Что же это я? Журнал уже в типографии, но ничего, позвоним, снимем роман Кокурина, поставим ваш!
Вот ты берешь телефонную трубку, набираешь номер типографии, раздраженно что-то кричишь, бросаешь трубку, киваешь: «Поехали!» Вот вы мчитесь в типографию на джипе (откуда у редакции джип?), причем зайчик стоит на подножке и размахивает рукописью. Кокурина — самого Кокурина! — выбрасывают на фиг, вертятся ротационные машины, на следующее утро зайчик просыпается знаменитым… Интервью, рецензии, презентации…
Мечты!
Ты грубо топчешься по зайчиковым мечтам обоими сапогами, а именно: сбрасываешь рукопись в стол и предлагаешь зайти через неделю. Зайчик оскорблен в лучших чувствах и пулей выскакивает за дверь. Дверь хлопает с такой силой, что тебе целую минуту верится в то, что этот рифмоплет — или кто он там, романист-сатирик? — больше не вернется. Но они возвращаются. Они всегда возвращаются, сынок.
Ровно через неделю бумеранг стучит в двери. Взгляд его лучист: ведь за неделю-то ты успел насладиться всеми красотами его стиля и проникнуть в Марракотову бездну его философии. Ты приподнимаешься на стуле. Романист-сатирик подает корпус навстречу, чтобы тебе было удо¬бней заключить его в объятия. В этот момент ты бы хотел оказаться в уютной палате сумасшедшего дома. И вот так и сказать, примерно как булгаковский Мастер поэту Бездомному: «Не читал я ваших стихов. И не буду. Потому что перечитал чертову уйму бездарных рукописей и знаю, что ваша ничем не лучше».
Но ты, к сожалению, не в психушке, а в редакторском кабинете. И тебе нужно объ¬яснить, почему материал не пойдет. И при этом постараться не оскорбить бедолагу, — он и без того обижен Богом.
Записывай, сынок, папа плохого не посоветует.
Прием «Мягкий буфер». В редакции должны быть некая Наталья Борисовна, которой никогда не должно быть. В смысле на месте. Так и говори: «Я, голубчик, передал ва¬шу рукопись Наталье Борисовне. Она в восторге. Требует, чтобы редактура была поручена только ей. К сожалению, она сейчас в творческой командировке. Зайдите через неделю». И пусть заходит — через неделю, через две, через три. Пока Наталья Борисовна не уедет в другой город. Вместе с рукописью.
Примечание: голубчик может принести второй экзем¬пляр. Тогда нужно схватиться за голову, закатить глаза и сказать: «Боже мой! Как это было бы актуально полгода назад! К сожалению, время уже упущено…»
Прием «Жесткий буфер». Ссылайся на некоего монстра по фамилии, допустим, Артрит. «Вся редакция читала. Все, буквально все, плакали. Плакали и молились. (Вариант: «хохотали как сумасшедшие»). И только Артрит уперся рогом. Что вы хотите, он человек старой закалки. Ваша смелость, нет, ваша отвага — это его пугает! Спорить с ним бесполезно… да и как спорить? Он от вас спрячется. Вот, вот — видите, заперся изнутри!» Для достоверности можно, повернувшись задом, поколотить ногой в дверь подсобки с метлами.
Прием «Футбол». Ну, это просто. Смелым пасом отсылай автора в другой журнал. «Материал исключительный! Просто исключительный! Но, к сожалению, в нашем портфеле уже есть произведение с подобной проблематикой. А вот в «Бассейне» это просто с руками оторвут! С руками!»
Прием «Измор». Рукопись придется взять в руки. Карандашом (так положено!), но жирным (чтобы ни за что не стереть!) расставляй на полях птички, восклицательные и вопросительные знаки, плю¬сы и минусы, а также интегралы и свободные радикалы. Подчеркивай слова и целые предложения. Причем некоторые — двойной чертой, а кое-что — волнистой линией или пунктиром. Ты еще в детсадовском возрасте помогал мне странички разрисовывать, а говоришь — брокер, брокер. Поскольку ты теперь немножко умеешь и писать, то разбросай там и сям всякие слова: «Почему вдруг?», «Не ве¬рю!», «Теряете героиню!», «Ха-ха-ха!» и так далее.
Сообщи автору, что рукопись может быть принята, ес¬ли он сделает соответствующие поправки. На это даже у самого быстрого зайчика уйдет уй¬ма времени. Тогда (см. примечание к «Мягкому буферу») смело говори, что вещь стала гораздо лучше, но, увы, время упущено, жизнь идет вперед семимильными шагами, и приносите-ка нам чего-нибудь новенького, голубчик, в вашу силу.
Прием «Не в вашу си¬лу». Применяется к авторам, произведения которых по идиотской случайности, по недосмотру, в бреду были однажды опубликованы в вашем журнале. Теперь этот профан будет думать, что уже проложил се¬бе грудью широкую ясную дорогу. Не разубеждай его, мой мальчик. Наоборот, поддерживай заблуждение, что тот давний опус — просто непревзойденный шедевр. И в новых рукописях до него нужно дотянуться! «Пока что они не в ва¬шу силу, дорогой… Не в вашу силу…» — и головой так скорбно покачай. Ага, вот так, обезьяныш ты мой, весь в отца!
Прием «Шедевр». Отзови автора в сторонку. Еще лучше — позволь ему пригласить тебя на обед. На обеде заговорщическим тоном, не раньше чем после третьей рюмки сообщи, что его произведение — шедевр, просто шедевр. Что за много лет работы в редакции (а ты проработаешь там много лет, мой мальчик!) ты такого не встречал. Процитируй пару особенно удачных мест. Придется предварительно взять рукопись в руки, — ничего, перед рестораном помоешь. Потом вздохни. Выпей еще. Вздохни еще. Наклонись к самому уху разнеженного автора. И прошепчи: «Мне не простят!» Намекай, что появление такого таланта повергнет в гнев и ужас могущественных литературных бонз, которые сразу же ощутят свое полнейшее ничтожество. А это гибель! Гибель! Журнал не сможет больше существовать! После выхода шедевра невозможно печатать ту же галиматью, что и раньше. Нельзя притворяться, что ничего не произошло. А где набрать шедевров на годы вперед? Рекомендуй автору обратиться в самое престижное издательство. Там его наверняка… Ну и так далее. На прощание рыдай ошарашенному гению в плечо и в шею — пусть запомнит, кто его благословил!
Вот только должен предупредить тебя, родной, что до того, как ты опустишься в редакторское кресло, ты должен и сам попытаться что-нибудь написать — ну, повестушку, рассказик… Проникнуть, так сказать, в суть дела изнутри.
Что? Ты покраснел? Неужели? Посмотреть вот это? Рукопись? Про брокеров? Но ты знаешь, голубчик, ведь в нашем журнале это все равно не опубликуют. Скажут, семейственность. Может, тебе лучше обратиться в «Бассейн»?
