Один из двух шлемов, найденных на месте, где предположительно стояли хоромы Елизаровых-Гусевых, находился в кожаном чехле-футляре, мастерски сшитом из нескольких остроконечных лепестков (его фрагменты видны на шлеме слева). Это единственная подобная
Русское царство, середина XVI века. Еще гремит слава его воинов после присоединения Казани и Астрахани, а поместная конница по новому зову царя Ивана Васильевича уже сбирается на ратный труд в Ливонию. В селе Игнатьевское Звенигородского удела идут приготовления. Заглянем через низкое слюдяное окошко боярского дома Елизаровых. Вот кто-то из хозяев — возможно, Василий Елизаров или его брат Иван — склонился над массивным сундуком.
Боярин берет в руки богато украшенный боевой шлем. Поворачивает его, любуясь изящным орнаментом и отблесками света на металле, затем бережно упаковывает в кожаный чехол и укладывает в сундук, где уже лежит другой, похожий шелом. Наконец, дает знак слуге — закрывай. Оба уходят, унося фонарь. Все погружается в непроницаемую тьму…
Сегодня, четыре с половиной века спустя, от села Игнатьевское осталось лишь крошечное кладбище — квадратик зелени посреди поля у самого Звенигорода. До многоэтажек 3-го микрорайона максимум полкилометра, до дороги и того меньше. А уже совсем скоро шоссе — часть Центральной кольцевой автодороги (ЦКАД) — пройдет вплотную к старым могилам и прямо над бывшим селом, по территории археологического памятника Селище Игнатьево-2. Летом 2015 года Институт археологии РАН направил туда экспедицию для проведения так называемых охранных раскопок.
Западный форпост Подмосковья
Звенигород, расположенный строго к западу от Москвы, уже в XIII веке был укрепленным поселением. На плане 1664 года виден кремль (в центре), а левее впечатляет новыми каменными стенами Саввино-Сторожевский монастырь. В правом нижнем углу плана, на берегу реки Москвы, — село Игнатьевское с Входо-иерусалимской церковью и двумя рядами домов. Боярские хоромы к тому времени уже погибли в огне. Надпись внизу: «Земля окольничего Федора Кузьмича Елизарова жены ево Улиты». Этот Елизаров, видный чиновник времен Алексея Михайловича, отдаленный потомок Елизаровых-Гусевых, получил село через полвека после пожара благодаря праву родового выкупа (а потом передал его Саввино-Сторожевскому монастырю). Источник: Звенигородский историко-архитектурный и художественный музей
— Перед нами было рядовое селище, которых в Подмосковье десятки тысяч, — рассказывает руководитель экспедиции Алексей Алексеев, показывая мне фотографии раскопа — большая глубокая яма, на срезе видны пласты культурного слоя. — К тому же этот участок считался далекой периферией памятника: центр села находился в стороне и строительством пока не затрагивается. В общем, мы не ожидали увидеть ничего особенного — и ошиблись.
Исследователям достался необычайно насыщенный участок, выбивающийся из привычной археологической картины Подмосковья. Были найдены и ювелирные изделия, и нехарактерные для сельских памятников остатки терракотовой печи. «Оказалось, что именно здесь, на периферии, стоял двор вотчинника-боярина, который, судя по всему, решил поселиться подальше от своих крестьян, — говорит Алексеев. — Село ведь и есть село: кричат петухи, разносятся неприятные запахи, поэтому свой двор бояре построили в стороне. Именно здесь были обнаружены самые богатые, статусные находки».
Главное открытие ждало ученых в большой, более 100 кубометров, яме в западной части раскопа. Вся она некогда была подполом богатого дома. Именно там, в подполе, и спрятали походный и военный инвентарь времен Ивана Грозного.
Железные наконечники стрел и копий, разомкнутые звенья непробиваемых когда-то кольчуг, маленькие, но смертоносные свинцовые пули, и, главное, два сфероконических боевых шлема — все это было надежно укрыто в подполе. Укрыто — и забыто: сильный пожар уничтожил дом во время Смуты, в те годы, когда Звенигород, неоднократно попадавший в эпицентр военных действий, был разорен вместе с округой.
Селом Игнатьевским, впервые упомянутым в Писцовой книге Звенигородского удела за 1558 год, владело семейство Елизаровых-Гусевых. (Именно им, как считают ученые, и принадлежал недавно обнаруженный арсенал.) Это ответвление старомосковской влиятельной фамилии Добрынских, ведущих начало рода от легендарного касожского (адыгского) князя Редеди — богатыря-великана, который боролся в начале XI века с князем Мстиславом Владимировичем Храбрым («не оружьемь ся бьеве, но борьбою») и был побежден, о чем свидетельствует «Повесть временных лет». От потомков касожского князя пошло ветвиться родословное древо. Елизаровичи были преданными вассалами. Так, в начале XVI века братья Михаил и Василий служили звенигородскому князю Юрию. Внуки этих Елизаровых стали полковыми головами в Ливонских походах и входили в Избранную тысячу Ивана Грозного, составлявшую ядро дворянского ополчения. «Василей да Иванец Федоровы дети Слепого Елизарова» — так записано о них в Тысячной книге, куда поименно занесли 1078 «лучших детей боярских».
Дети, или сыновья боярские, — так называлось сословие профессиональных военных. За усердную службу они получали в пожизненное владение землю. Избранная тысяча — лучшие из лучших, им была положена земля не далее 70 верст от Москвы. Так и получалось: хочешь жить в достатке, будь готов по зову царя выступить в дальний поход, с каждых 100 четвертей (50 гектаров) пахотной земли привести одного боевого холопа «на коне и в доспехе полном», а в дальний путь — «о двуконь».
— Под словом «арсенал» часто понимается просто склад оружия, — рассказывает военный археолог из Института археологии РАН Олег Двуреченский. — Однако это совершенно не соответствует определению арсенала, например, в «Уложении» Тимура (Тамерлана), где устанавливались «правила обмундирования и вооружения». Там у него и пила, и шило, и мешок… Что брали с собой в поход члены Избранной тысячи? Да все, что могло пригодиться, чтобы обжиться на новом месте! Не стоит забывать, что львиная доля потерь, которые несло войско в то время, — не боевые, а связанные с тяжелыми условиями жизни: болезнями, голодом, травмами. Поэтому важна была любая мелочь, обеспечивающая безопасность воина во время лагерного стояния.
Австриец Сигизмунд фон Герберштейн, современник братьев Елизаровых, автор знаменитых «Записок о Московии», оставил красноречивое описание походной жизни московских ратников: «Пожалуй, кое-кому покажется удивительным, что они содержат себя и своих людей на столь скудное жалованье столь долгое время. Кроме того, каждый носит с собой сзади на поясе топор, огниво, котелки или медный чан. При недостатке пищи он разводит огонь, наполняет чан водой, бросает в него полную ложку проса и варит; довольствуясь такой пищей, живут и господин, и рабы».
Предметы военного и бытового инвентаря найдены не по отдельности, как бывает на поле битвы. Это набор, продуманный до мелочей: разнообразные детали шатра, крюки для подвешивания над огнем котлов, крюки для телег, цепи, кандалы — все лежит вместе с оружием, все относится к одному времени. По словам Двуреченского, в нашей археологии еще не было находок, подобных этой. Коллекция позволяет восстановить детали военного и походного быта, условия жизни поместной конницы, вынужденной кочевать с места на место.
Редкий поход ограничивался бездеятельным стоянием в лагере и осадой крепостей. Были кровопролитные сражения и в открытом поле, и в городах. Ратную сторону жизни представляют элементы вооружения, входящие в найденный арсенал: фрагменты кольчуги, наконечники стрел, пули для пищалей, обоймы сабли (креп-ления, за которые ножны подвешивали к поясу) и, наконец, два шлема с двумя парами наушей. Эти вещи совершенно меняют картину нашего представления о воинах XVI века.
— Отечественная история испытывает голод на информационные источники: письменная традиция у нас во многом религиозная, потому что летописи писали в монастырях, где не интересовались светскими аспектами жизни людей. Материальная культура того времени сегодня измеряется единичными экземплярами. Поэтому представление о войске зиждется на смутных догадках, а комплексной картины, которая рисовала бы бойца поместной конницы, до сих пор не было, — объясняет Олег Двуреченский.
Конечно, изображения русских ратников есть в графических источниках — например, гравюры в книге того же Герберштейна. Но трудно сказать наверняка, насколько эти изображения близки к реальности. Наиболее достоверной считается картина неизвестного художника «Битва под Оршей», в деталях живописавшая сражение 1514 года между соединенными польско-литовскими силами и русским войском.
Картина дает понять, что со времен Куликовской битвы произошла ориентализация, «обвосточивание», военной культуры. Витязь XIV века был закован в сплошные доспехи, с огромными острыми шпорами, и, держа длинную пику наперевес, несся на врага под таранный бой. Но два столетия спустя мы видим совсем другого воина — восточного типа, в красивом сфероконическом шлеме, с луком и набором стрел в колчане, с острой саблей и на резвом коне.
— XVI век приносит нам этакий легкий, как мы бы сейчас сказали, модерн с примесью восточных мотивов — отмечает Двуреченский. — Это совершенно иной тип, рожденный и закаленный в борьбе с Ордой. Тактика такой поместной конницы основана на скорости и дистанционном бое. Герберштейн пишет об этом: «Все, что они делают, нападают ли на врага, преследуют ли его или бегут от него, они совершают внезапно и быстро. При первом столкновении они нападают на врага весьма храбро, но долго не выдерживают, как бы придерживаясь правила: бегите или побежим мы».
При всем богатстве звенигородского клада, центральные и важнейшие артефакты — два шлема. В день, когда предметы передавали на реставрацию, мы с фотографом Максимом Бадулиным уже с утра приехали в Институт археологии — неприметное четырехэтажное здание у метро «Академическая». Церемония распаковки артефактов проходит в торжественной тишине, нарушаемой лишь шелестом оберточной бумаги и тяжелым позвякиванием старинных головных уборов. Покрытые неровным слоем ржавчины и кусками кожаного чехла, шлемы выглядят не слишком презентабельно. Но пятачки расчищенного от налета и грязи металла позволяют понять: перед нами вещи действительно уникальные.
— Оба шлема богато инкрустированы, фактически делается всечка в металл, вот здесь она неплохо заметна. И понизу еще, видите? — художник, научный сотрудник института Мария Тульнова, выполняющая иллюстрации артефактов для дальнейших публикаций, указывает на едва заметные изящные линии, нанесенные по всему периметру шлема. — На первом наголовии узор виден лучше, особенно на свету: там целая оторочка. Кажется, что первый шлем богаче, но второй, еще не расчищенный, просто потрясает своей красотой! Это будет видно позже. А вот здесь — Мария бережно дотрагивается кончиками пальцев до верхушки шлема, — можно заметить маленький листочек: особенность орнамента.
Второй шлем значительно меньше первого; очевидно, он предназначался для сына или другого младшего представителя рода. Один из шлемов был завернут в кожаный чехол, мастерски сшитый из остроконечных «лепестков». По словам Алексея Алексеева, это единственный в отечественной археологии случай, когда удалось обнаружить специальную суму для хранения и транспортировки боевых наголовий.
Судя по всему, шлемы относятся к первой половине XVI века. За последние сто с небольшим лет два похожих клада той же эпохи были открыты в маленьком Ипатьевском переулке в самом центре Москвы. В 1895 году археологи обнаружили там пять шлемов-шишаков и столько же кольчуг вместе с другим военным снаряжением. А в 1969-м здесь же нашли бочонок с боевыми ножами, кованой пищалью и — снова — сфероконическими шлемами. Другими ближайшими аналогиями звенигородских находок можно считать богато украшенный золотой насечкой стальной шлем Ивана Грозного, выкованный до 1547 года (хранится в Королевском арсенале в Стокгольме) и шлем его сына, Ивана Ивановича (ныне в Оружейной палате). Тем примечательнее находка в Селище Игнатьево-2: впервые столь редкие и ценные вещи обнаружены в Подмосковье, во владениях «детей боярских» средней руки.
Нам привычнее называть находки шлемами — но слово «шеломы» и с научной точки зрения вернее, и подходит им, пожалуй, больше: архаичные, массивные, способные рассказать многое и о тех, кому они принадлежали, и об эпохе в целом. Не позднее начала XVII века шеломы были спрятаны в подпол дома вместе с остальным арсеналом. Какой путь они прошли, прежде чем попасть к Елизаровым? Кем и где были изготовлены? Приходилось ли им принимать на себя удары вражеских сабель в кровавых сечах?.. Чтобы приблизиться к ответам на эти и десятки других вопросов, исследователям предстоит немало потрудиться.
— Нужно не просто реставрировать, а разгадывать эти вещи. Мы находимся в самом начале пути, — говорит Олег Двуреченский. — У нас нет сколько-нибудь серьезной информации об эволюции сфероконических шлемов. Найденные наголовья становятся исходной точкой.
Цикл исследований потребует различных методов. Чтобы спасти геометрический орнамент, главное украшение шлемов, нужна осторожная реставрация. Чтобы выяснить, русская это работа или восточная (что вероятнее), необходим анализ состава металла. Кожа чехла, в который был упакован шлем, тоже подвергнется тщательной обработке: чтобы понять, откуда эта кожа бралась, как ее обрабатывали, какого цвета она была, каким швом сшивалась, какая была нитка — шелковая или льняная. Все это позволит заполнить пробелы в наших представлениях о военно-служилом сословии. «Можно получить геном человека, а мы извлечем и изучим геном шлема», — утверждает Двуреченский.
Крюк для установки походного шатра (предположительно) и другие, более мелкие предметы снаряжения.
Шеломы в окружении мелочей походного и боевого инвентаря лежат на черной ткани, расстеленной посреди одного из кабинетов Института археологии и тускло поблескивают в свете электрических ламп. От них веет сказаниями о храбрости русских воинов, о жестоких битвах и ратных подвигах. Из тумана истории, в котором раньше можно было разглядеть лишь расплывчатый силуэт, теперь проступает фигура вооруженного всадника. И мы можем представить его себе четче, чем когда бы то ни было.
Это витязь с гордой осанкой, восседающий на быстроногом коне на фоне разбитого в поле шатра. Он облачен в панцирную кольчугу, вооружен роскошной посеребренной саблей и колчанным набором универсальных стрел — теперь хорошо видно, что они простые, без бронебойных наконечников, как считалось ранее. Шею и лицо прикрывает не только кольчужная сетка, бармица, но и широкие науши. Голову защищает не традиционная строевая каска, но колоритный увесистый шлем, украшенный богатыми узорами и инкрустацией. Перед нами представитель славного сословия детей боярских, профессиональный воин в стране, которая в ту пору не знала мирных лет. Война для него торжество, оружие — святыня.
В годы Великой Смуты в огне погибли почти все церкви и дома звенигородского посада, была разрушена крепость на Городке. Сгорела дотла и вотчина Елизаровых-Гусевых. Старинный род вскоре прервался, но, по иронии судьбы, именно пожар сохранил семейную святыню в веках. Получилось, что Елизаровы вновь сослужили большую службу — и на этот раз не просто государю-батюшке, а всей истории России.
