Невоенные истории о войне: Семейные воспоминания
Категория: Ностальгия, PEGI 0+
10 мая 2017
Денис Гонтарь, редактор Depo.Киев: Как немцы страшились куриной крови
Бабушка Дениса рассказывала, как в 1941 году на юг области, в Тетиевский район вошли немецкие войска. 80-летняя жительница села Степное Оксана Гонтарь была тогда четырехлетним ребенком и носила фамилию Клибанская. Но в ее памяти запечатлелись некоторые моменты немецкой оккупации.
В годы Второй мировой войны село носило название Буденовка. По воспоминаниям бабушки, в их доме был довольно интересный случай, когда немец принес им буханку хлеба.
"Тот немец был каким-то командиром. Пришел он в нашу хату и увидел маленьких детей. Может, его тронуло это, но он сказал на ломаном русском языке моей матери, мол, у него в Германии тоже есть "киндеры". После этого немец положил на лавку в избе буханку душистого хлеба и ушел", - вспоминает Оксана Гонтарь.
В те времена в селе было очень туго с продовольствием и семья Клибанских с радостью принялась лакомиться хлебом.
"Но вдруг в дом забежал другой немец. Он просто вырвал из наших рук хлеб и побежал прочь. Впоследствии к нам снова пришел тот немец, который давал хлеб и спрашивает, накормила ли моя мать своих детей? Мама сказала, что хлеб забрал другой немец", - рассказывает Оксана Гонтарь.
Она вспоминает, как злой немецкий командир выбежал из дома и догнал немецкого военного, который забрал хлеб у детей.
"Мы все выбежали на улицу и видели, как в нескольких десятках метров от нашего дома тот немецкий командир избивал дядю, который оставил нас без подаренного хлеба. Затем хлеб нам вернули", - рассказывает бабушка.
И позже мать Оксаны Гонтарь решила сделать так, чтобы немецкие оккупанты вообще не приходили в ее дом.
"Отец наш был на фронте, и мать вынуждена была стоять на защите дома. Немцы очень боялись туберкулеза. И вот моя мама решила сыграть на этом. Она зарезала курицу и кровь из нее налила в небольшую мисочку. Затем эту миску мама поставила возле своей кровати. Однажды в дом зашел немец с автоматом и тут мама начала очень сильно кашлять и как будто сплевывать в мисочку. Как только немец увидел кровь в миске, он, словно пуля вылетел из нашего дома. После этого ни один немецкий солдат в нашу хату не наведывался, мол, там вся семья "туберкулезная", - рассказала Оксана Гонтарь.
Александра Новосел, журналист
Depo.Харьков: Расстрел за конфеты
Мой дед с мамой и братом жили возле железнодорожной станции "Основа". Во время оккупации Харькова в их квартире жили немцы. Тогда голод был, а у немцев всегда много еды было. Иногда во время застолий перепадало немного вкусностей и дедушке со старшим братом.
Однажды старший парень похитил у немца конфету. Пропажу заметили и решили расстрелять непослушного малого. Немец уже и пистолет взял в руки и матери парня показывал: "Пух пух"( расстрелять надо).
Еле вымолили малого у них. На первый раз простили.
Мама про войну рассказывала уже во взрослом возрасте. Этот случай произошел в 1942 году, в селе Андреевка Балаклейского района Харьковщины. Ее муж был железнодорожником, его забрали работать на железной дороге Сталинграда. Она с тремя малыми детьми осталась в селе. Есть и пить было нечего. Голод.
"Сестра иногда принесет колоски и кормит своих детей и моих сразу", - рассказывала мать.
Однажды мама поехала в Харьков менять вещи на продукты. Детей оставила у соседки. По дороге началась бомбежка. Мама получила ранение в руку. Едва живую ее забрали жители расположенных вблизи сел.
"Вот так возвращается бригада с Харькова, а мамы нет. И на следующий день ее нет. Соседка не знала, куда трех малых детей девать. Тут своих кормить нечем, а еще и чужих трое", - рассказывает она рассказы соседей.
Вернуться удалось лишь через неделю, когда ходить смогла. А потом опять бомбы, выстрелы, голод.
"Люди куда-то бегут, убегают, прячутся. А я стану посреди дома с детьми и думаю: что Бог даст", - признавалась мама.
Как-то до зимы 43-го дотянули, а там уже и наши освободили.
Алексей Кафтан, редактор, "Деловая столица"
История про кузнеца от Бога
Дата его рождения на могильной плите была неточная – но гравер не ошибся, в паспорте значилось то же время. Я узнал об этом через несколько лет после похорон. Почти случайно.
Когда-то я часто бывал у него в гостях. Высокий. Худощавый. Жесткий. Он не умел ладить с детьми, да и среди взрослых вряд ли кто-то всерьез мог считать его душкой. Он говорил, как резал.
Но у него было интересно. Куча инструментов не всегда очевидного назначения. Бронзовые и латунные статуэтки, не помню, сколько их было, но они стояли везде – в серванте, на телевизоре, под телевизором, на книжных полках и на столе... Очень разные, я помню лишь несколько – "перекуем мечи на орала", новоодесский "безымянный солдат", волк и заяц из "Ну, погоди!". Масса бронзовых безделушек – брелоки, африканские маски, индейские божки, кулончики. Обувная ложка с головой орущего кота – тоже бронзовая.
Ножы... На кухне водились фабричные: хлебный, поварский и маленький овощной. Вечно тупые – он всегда ворчал, но никогда их не трогал, жена не разрешала. Остальные – их число постоянно менялось, но ими можно было бриться, любым. Из готовых, конечно.
Клинки были его страстью. Точнее, страстью был процесс – готовые он обычно раздаривал, и себе оставлял нечасто. Те, к которым привязывался. "Дамасский" кинжал. Кортик – реплика морского английского, XVIII века. Фантазия на тему французского тесака наполеоновских времен (который был фантазией на тему римского гладия) – из хромо-молибденовой стали. Помнится, он назвал ее шуткой. "Штука?" - переспросил я – "Шутка! Уши мыл?". И да, это тоже была шутка, из тех, над которыми смеются разве что их авторы. В греческой мифологии Гефест был хромым. В моей он был одноухим.
Он был кузнецом от бога. Мог назвать марку сплава по запаху. Не строй его страна коммунизм, он вполне мог основать свое дело. И даже в родном селе. Но он оказался в городе – и на заводе. Впрочем, это было уже после войны. И после демобилизации.
Чувство юмора у него было таким же атипичным, как и его собственное. Советская бомба убила корову, которую он пас. А он... лишился каблуков. Пару лет спустя лишился уха, когда мог потерять голову – впрочем, это совсем другая история.
Полевые военкоматы освободителей любезно предоставляли освобождаемым возможность кровью искупить вину, которую семья щедро делила между всеми, кого бросила. Помнится, когда доставали ленд-лизовский "шерман" из Гнилого Тикича (сейчас стоит во дворе Академии Генштаба), старожилы рассказывали, что в "чернорубашечники" легко гребли шестнадцатилетних пацанов. Ту же историю я слышал и на другой реке с не менее причудливым названием.
Ему тогда повезло – вроде бы дату рождения в метрике успели переправит, остальные бумаги сгорели вместе с сельсоветом. Правили, впрочем, с другой целью – с наивной верой, что это поможет избежать расстрела, если вдруг его найдут. Все, о чем речь пойдет ниже, возможно, не вполне точно и почти наверняка уже никогда не будет подтверждено или опровергнуто: некому.
Его первым убитым был "воин-освободитель". То ли через день, то ли через два после того, как советские войска вошли в село. Зарезал лейтенанта РККА. Первым собственноручно выкованным ножом. На глазах у свидетельницы – соседки, почти девочки. Которая совершенно не понимала, почему ее личная благодарность за освобождение должна сводиться к попытке расслабиться и получить удовольствие. И плакала, крича и отбиваясь от пьяной скотины. После этой истории я не имею ни малейших сомнений, что большая часть из написанного о судьбах миллиона немецких женщин – правда.
Конечно же, тогда никто ничего не узнал. Годом позже он все-таки оказался в действующей армии. Но война для него не окончилась ни 8, ни 9, ни 12 мая. Об этом, кстати, тоже стоит вспомнить в День памяти и скорби: Вторая Мировая завершилась 2 сентября 1945 года.
И вот, примеряя на себя мордорский пропагандистский штамп, я помню. Горжусь ли я? Да – тем, чем гордился он сам. Его трудом. Его мастерством. Его преданностью любимому делу. Что касается, остального... Он и сам говорил эти слова – никогда больше. И несмотря на все свое тщеславие и честолюбие (водился за ним такой грех), он не особо жаловал свои военные награды.
... Мы не общались много лет, так уж вышло. Несколько раз созванивались незадолго до его смерти. За несколько дней до ухода он закончил подарок для моего сына. Когда придет время, я его передам. Расскажу ли эту историю - не знаю. Вероятно, да: грань между однозначно хорошим и однозначно плохим редко уподобляется лезвию ножа.
