Кое-кто пишет статью, ниспровергающую кое-кого. А я читаю "Денискины рассказы". Освежаю в памяти, так сказать. Аналитик потирает ладони. Ух ты, так вот как воспитывали советских (интеллигентных?) детей. А я-то думала - откуда это все. Рассказ "Друг детства". Все помнят? Как мальчик захотел боксерскую грушу, чтобы стать самым сильным во дворе, но папа послал его нах и посмеялся (перебьешься, сынок), а мама предложила вмазать любимому плюшевому Мишке, которого подарила тетя Мила. После чего мальчик испытал чувство горя, которым не поделился с мамашей, и отказался от своей идеи стать боксером. Шо мы имеем, граждане? Классическую схему, по которой выращивают невротика. Нормальный мальчик, он хотел всего на свете, но , наконец, сформулировал желание - бокс. И он будет успешен - побьет всех во дворе (заработает больше всех денег, напишет самую лучшую книгу, изберется президентом, не суть). Пусть психологи скажут нам, каков уровень агрессии в этом возрасте и каковы потребности эту агрессию канализировать. Эдипов период мы уже пережили и какой наступил? Мальчик идет к папе. Папа ни хрена не вникает. Папа отстраненный - это уже сигнал тревоги. Нормальный папа, включенный, спросил бы - а зачем тебе, сынок, побивать всех? Кто тебя обидел? Папа бы выяснил, что с мальцом и/или предложил бы ему этот и/или другой способ выхода из ситуации. Но папе пох - перебьешься, сынок. Папа игнорирует желания мальчика. Более того, папа ржет над ним. Мальчик справедливо обижается. "Ты спятил, братец, - сказал папа. - Перебейся как-нибудь без груши. Ничего с тобой не случится". Обратите внимание на слово "спятил". Иметь желания равняется быть сумасшедшим. Ага, мы это знаем хорошо - метод воспитания, основанный на кастрации (желаний). Тут идею невротизации подхватывает мама. Мамаша поступает вообще феерически. Она замечает, что мальчик обиделся на папу и предлагает решение - а ну, побей своего Мишку, свой подарок. Того самого, которого мальчик укачивал, кормил кашей и нашептывал ему сказки. Мама тоже помнит наверняка (а если не помнит, то какая она мамаша?!), что этот Мишка значил для мальчика. То есть мамаша предлагает побить друга, предать святое, канализировать агрессию не по адресу. Врезать-то следовало папе и именно это подсознательно желает сделать малыш. Но мамаша не занимается чувствами сына (она и своими-то заняться не в состоянии) и боится прояснения ситуации в семье (это ж тогда придется признать, что твой муж - мудак) и предлагает передать эстафетную палочку агрессии дальше. Более того, мама просто-таки подначивает ребенка, сладострастно описывая будущую жертву, соблазняет на насилие: "Погляди, какой тугой! Живот какой толстый! Ишь как выкатил! Чем не груша? Еще лучше! И покупать не надо! Давай тренируйся сколько душе угодно! Начинай!". Типа - смотри, малыш, как приятно будет его п....дить! Что с мамой - вопрос к психологу. У нее садо-мазо компонента? У нее проблемы с папой? Она хочет ему врезать? Она хочет врезать своему сыну? Сама она папе врезать боится, и сыну боится, но агрессия имеется и мама передает роль агрессора сыну? Переносит ситуацию в плоскость сын-Мишка, избавляясь от чувства вины за собственную агрессию. Сын становится агрессором. Что происходит с ребенком? Он не может ударить друга. Он натурально в истерике. Но слезы он скрывает - получен урок: не делись с родителями переживаниями и желаниями. Желания все равно не будут удовлетворены, а переживания будут интерпретированы неверно или тебе же во вред. Ребенок оказывается в эмоциональном и ситуативном тупике. И он совершенно один. Один среди невротиков, У ребенка нет выбора - либо он агрессор, либо он - жертва. Родители предложили только две эти роли. И несчастный ребенок выбирает роль жертвы. Он правильно понимает, что стать агрессором по отношению к Мишке - это предать, сделаться плохим. Плохим он быть не хочет. Хотя в данной ситуации уж лучше быть плохим, чем жертвой. Родители ведь научили его, что предавать друзей нехорошо, а после этого поставили в ситуацию, когда ты либо плохой, либо жертва. Еще один урок - не имей желаний, не показывай желаний, ибо за них тебе будет мучительно больно. И хорошего удовлетворения этим желаниям не будет. Зато будет чувство вины. В следующий раз ребенок ничего не попросит - ни груши, ни Мишки. Еще из последствий этой ситуации - спрятанная обида на родителей, которая никак не прорвалась - ни словом, ни делом. Малыш не сказал грубого слова родакам и Мишку не ударил. А мы знаем, что эмоция должна быть выражена. Но она и будет выражена, потом - соматическими заболеваниями, комплексами, неврозами и прочей гадостью. Ну и финальная фраза - "я никогда не буду боксером"( президентом, победителем, лауреатом). Полный крах детского проекта стать лучшим, преуспеть в выбранном деле. Офигенный пример того, как выращивали простые советские люди невротиков из своих нормальных детей. Позиция автора рассказа вызывает у меня вопросы - он типа иронизирует над особенностями детского сознания? Или он объясняет читателю-ребенку в доступной форме нечто про себя и про него? Он оправдывается? Он вместо того, чтобы сходить к аналитику, пишет рассказ и освобождается от чувства вины? Или это притчи для родителей и детей? Или это сборник для родителя/воспитателя, показывающий в доступной художественной форме (не все же понимают язык психоанализа) чего ни в коем случае нельзя делать с детьми? Проанализируем другие рассказы и поймем. А покуда, если кто подзабыл, прочитайте Рассказ "Друг детства" Когда мне было лет шесть или шесть с половиной, я совершенно не знал, кем же я в конце концов буду на этом свете. Мне все люди вокруг очень нравились и все работы тоже. У меня тогда в голове была ужасная путаница, я был какой-то растерянный и никак не мог толком решить, за что же мне приниматься. То я хотел быть астрономом, чтоб не спать по ночам и наблюдать в телескоп далекие звезды, а то я мечтал стать капитаном дальнего плавания, чтобы стоять, расставив ноги, на капитанском мостике, и посетить далекий Сингапур, и купить там забавную обезьянку. А то мне до смерти хотелось превратиться в машиниста метро или начальника станции и ходить в красной фуражке и кричать толстым голосом: - Го-о-тов! Или у меня разгорался аппетит выучиться на такого художника, который рисует на уличном асфальте белые полоски для мчащихся машин. А то мне казалось, что неплохо бы стать отважным путешественником вроде Алена Бомбара и переплыть все океаны на утлом челноке, питаясь одной только сырой рыбой. Правда, этот Бомбар после своего путешествия похудел на двадцать пять килограммов, а я всего-то весил двадцать шесть, так что выходило, что если я тоже поплыву, как он, то мне худеть будет совершенно некуда, я буду весить в конце путешествия только одно кило. А вдруг я где-нибудь не поймаю одну-другую рыбину и похудею чуть побольше? Тогда я, наверно, просто растаю в воздухе как дым, вот и все дела. Когда я все это подсчитал, то решил отказаться от этой затеи, а на другой день мне уже приспичило стать боксером, потому что я увидел в телевизоре розыгрыш первенства Европы по боксу. Как они молотили друг друга - просто ужас какой-то! А потом показали их тренировку, и тут они колотили уже тяжелую кожаную "грушу" - такой продолговатый тяжелый мяч, по нему надо бить изо всех сил, лупить что есть мочи, чтобы развивать в себе силу удара. И я так нагляделся на все на это, что тоже решил стать самым сильным человеком во дворе, чтобы всех побивать, в случае чего. Я сказал папе: - Папа, купи мне грушу! - Сейчас январь, груш нет. Съешь пока морковку. Я рассмеялся: - Нет, папа, не такую! Не съедобную грушу! Ты, пожалуйста, купи мне обыкновенную кожаную боксерскую грушу! - А тебе зачем? - сказал папа. - Тренироваться, - сказал я. - Потому что я буду боксером и буду всех побивать. Купи, а? - Сколько же стоит такая груша? - поинтересовался папа. - Пустяки какие-нибудь, - сказал я. - Рублей десять или пятьдесят. - Ты спятил, братец, - сказал папа. - Перебейся как-нибудь без груши. Ничего с тобой не случится. И он оделся и пошел на работу. А я на него обиделся за то, что он мне так со смехом отказал. И мама сразу же заметила, что я обиделся, и тотчас сказала: - Стой-ка, я, кажется, что-то придумала. Ну-ка, ну-ка, погоди-ка одну минуточку. И она наклонилась и вытащила из-под дивана большую плетеную корзинку; в ней были сложены старые игрушки, в которые я уже не играл. Потому что я уже вырос и осенью мне должны были купить школьную форму и картуз с блестящим козырьком. Мама стала копаться в этой корзинке, и, пока она копалась, я видел мой старый трамвайчик без колес и на веревочке, пластмассовую дудку, помятый волчок, одну стрелу с резиновой нашлепкой, обрывок паруса от лодки, и несколько погремушек, и много еще разного игрушечного утиля. И вдруг мама достала со дна корзинки здоровущего плюшевого Мишку. Она бросила его мне на диван и сказала: - Вот. Это тот самый, что тебе тетя Мила подарила. Тебе тогда два года исполнилось. Хороший Мишка, отличный. Погляди, какой тугой! Живот какой толстый! Ишь как выкатил! Чем не груша? Еще лучше! И покупать не надо! Давай тренируйся сколько душе угодно! Начинай! И тут ее позвали к телефону, и она вышла в коридор. А я очень обрадовался, что мама так здорово придумала. И я устроил Мишку поудобнее на диване, чтобы мне сподручней было об него тренироваться и развивать силу удара. Он сидел передо мной такой шоколадный, но здорово облезлый, и у него были разные глаза: один его собственный - желтый стеклянный, а другой большой белый - из пуговицы от наволочки; я даже не помнил, когда он появился. Но это было не важно, потому что Мишка довольно весело смотрел на меня своими разными глазами, и он расставил ноги и выпятил мне навстречу живот, а обе руки поднял кверху, как будто шутил, что вот он уже заранее сдается... И я вот так посмотрел на него и вдруг вспомнил, как давным-давно я с этим Мишкой ни на минуту не расставался, повсюду таскал его за собой, и нянькал его, и сажал его за стол рядом с собой обедать, и кормил его с ложки манной кашей, и у него такая забавная мордочка становилась, когда я его чем-нибудь перемазывал, хоть той же кашей или вареньем, такая забавная милая мордочка становилась у него тогда, прямо как живая, и я его спать с собой укладывал, и укачивал его, как маленького братишку, и шептал ему разные сказки прямо в его бархатные тверденькие ушки, и я его любил тогда, любил всей душой, я за него тогда жизнь бы отдал. И вот он сидит сейчас на диване, мой бывший самый лучший друг, настоящий друг детства. Вот он сидит, смеется разными глазами, а я хочу тренировать об него силу удара... - Ты что, - сказала мама, она уже вернулась из коридора. - Что с тобой? А я не знал, что со мной, я долго молчал и отвернулся от мамы, чтобы она по голосу или по губам не догадалась, что со мной, и я задрал голову к потолку, чтобы слезы вкатились обратно, и потом, когда я скрепился немного, я сказал: - Ты о чем, мама? Со мной ничего... Просто я раздумал. Просто я никогда не буду боксером.
Предыдущая страница
Следующая страница
