- Гроза будет – Эрика стояла в дверях веранды.
Заждавшийся своего часа вечер как-то разом охватил деревню бархатными крыльями, обострил звуки, резче обозначил лес на фоне предзакатного неба. Нагревшаяся за день земля и цветы отдают в застывший в напряжении воздух свои ароматы, тонко и зло звенят на пороге комары. Тяжелое небо над домами словно бы перекатывается огромными океанскими валами, серо-черные облака клубятся, наливаясь недоброй тяжестью. Душно.
- Гроза будет – Эрика стояла в дверях веранды, баюкая в тонких пальцах бокал вина.
- Будет – согласился я и взялся за растопку камина. Камин на веранде появился исключительно благодаря чаяниям моей любимой девочки-поэта. Я и сам очень хотел живой огонь в доме, но все никак не доходили руки, хотя уже давно все было спроектировано, определено место и даже дымоход выведен. Но появилась Эрика, и через неделю камин занял свое законное место. Он совсем недавно окончательно просох, и сейчас мы его прожигали, используя любой повод.
- Я люблю грозу, хоть и страшно – Эрика зябко повела плечами. – Страшно и красиво, такая сила в ней… Я сама себе сразу кажусь очень маленькой, незначительной. А ведь так и есть, понимаешь?
- Конечно – я свернул кусок берёсты и подсунул его под сложенные шалашиком сухие березовые сучья. Чиркнул спичкой, поднес к берёсте… Огонек, сначала маленький и робкий, через секунду уже жарко заплясал на растопке, потянуло легким запахом березового дыма, сучья занялись с едва слышным треском. – Мы перед любой стихией ничтожны. Возьми огонь. Вот ты сидишь перед ним, поддерживаешь и контролируешь его, он вроде бы зависит от тебя, а ты от него. Но стоит только чуть недоглядеть, и он вырастает до неба, и ты уже ничего не можешь с ним сделать.
- Вот и получается, что гроза показывает все как есть, смывает наносное, всю нашу значимость и важность. Венец природы… - она усмехнулась. – Я когда была совсем маленькой, пряталась от грозы в шкафу, представляешь? Мне казалось, что я на корабле посреди океана, и снаружи бушует шторм, а мне в шкафу сухо и тепло и совсем не страшно. Только когда молнии высвечивали все внутри, я пугалась – она сделала небольшой глоток и блаженно зажмурилась.
- А теперь где будешь прятаться? – я поднялся, обнял ее со спины, зарылся лицом в волосы.
- Я теперь не буду прятаться, мне теперь не так страшно – она потерлась о мое плечо.
- Гав, а давай бояться вместе! – подражая мультяшному щенку сказал я.
Она тихо рассмеялась. Хорошо как… В открытую дверь ворвался влажный теплый ветер, принес с собой густой терпкий запах цветов и близкого дождя, теплого хлеба и молока, вкусный бензиновый домок от протарахтевшего мимо старинного мотороллера «Муравей», с натугой тащившего в своем кузовке целую копешку свежего сена. Все верно, нужно успеть до дождя под навес убрать, иначе потом опять суши-вороши.
Я не без сожаления выпустил Эрику из объятий и вышел на улицу. Под раскидистой старой яблоней над цветами вился добродушный толстяк-шмель, и его басовитое гудение в наступившей вдруг абсолютной тишине показалось мне особенно громким.
- Летел бы ты в норку, дружок. Сейчас, похоже, жахнет – пробормотал я, обращаясь к шмелю, но он меня проигнорировал. Ну ладно, разберется. Если что, веранда открыта, укроем от дождя.
А тишина вокруг стала действительно абсолютной. Утих ветер, замолкли брехавшие псы, забившись по будкам, куры, чувствуя близкую непогоду, тоже попрятались кто куда. Только свиньи беспечно валялись под заборами да по самой середине улице важно расхаживал гусак, изредка вытягивая шею и расправляя крылья. Небо над головой приняло вовсе уж угрожающий вид, словно кто-то огромный гневно хмурил косматые брови. Я опасливо поглядел наверх и заторопился к машине, которую весь сегодняшний день держал в режиме просушки и проветривания, то есть в полностью открытом состоянии. Сиденья сушились на солнцепеке у забора, там же висели коврики, и сейчас я спешно упихивал все в салон, истово желая, чтобы дождь еще чуть-чуть подождал. Тучи набрякли тяжелой водой, и достаточно было громкого звука, чтобы она пролилась.
- Дим? Ты скоро? Мне кажется, сейчас такое начнется – раздался с веранды встревоженный голос Эрики.
- Иду – я с пыхтением впихивал последнее оставшееся кресло, спиной чувствуя, что вот-вот… Потянуло вдруг сильным влажным ветром, по дороге закрутились пыльные смерчики, тополя тревожно зашумели листвой, издалека донесся раскат грома.
- Ой, Димка, не успеешь – задорно крикнула Эрика, стоя в дверях веранды и с восхищенным ужасом глядя в небо. – Уже вот прямо сейчас!
Я с облегчением закрыл дверцу машины, и в этот самый момент на плечо мне упала полновесная большущая капля. Я успел только поднять глаза на Эрику, когда небеса разверзлись. Над головой сверкнула гигантская молния, и почти сразу же в землю тяжко ударил такой раскат грома, что я еле устоял на ногах. Казалось, весь мир вздрогнул от мощи этого грома. Испуганный девчачий визг Эрики потонул в нем незамеченным, на миг воцарилась испуганная тишина, а затем брюхо тучи словно вспороли гигантским ножом, и на землю обрушилось море! Целая стена воды спрятала от меня все вокруг, сквозь белесые струи не видно было абсолютно ничего, все звуки потонули в слитном гудении бьющей в землю воды. Вода была теплой, почти горячей, и я не стал спешить укрыться, тем более, что моментально промок до нитки. Я почти на ощупь пошел к веранде, посекундно утирая лицо от забиравшей дыхание воды. Эрика стояла на пороге, глядя на меня, и в глазах ее плескалась тревога.
- Димочка – она протянула ко мне руки, чем я и воспользовался. Подхватил ее и вытащил под дождь. Она взвизгнула.
- Димка!
- Смотри, как красиво!
Над головой снова сверкнуло, и Эрика тут же спряталась у меня на груди, крепко зажмурившись. Молнии хлестали одна за другой, гром огромными тяжелыми валунами прокатывался по улицам и крышам, грозя перемолоть все в мелкую труху, ливень не ослабевал ни на минуту. На улице ребятня скакала в лужах, весело хохоча и задирая к небу счастливые мордахи. Ох и будет им нагоняй дома. Но это потом, а прямо сейчас…
- Пойдем? – я кивнул в сторону ребятни.
- Я мокрая вся – Эрика вроде и противилась, но глаза блестели хитро-хитро.
Побежали – я скинул ненужные сандалии, схватил ее за руку и потащил со двора. Мальчишки если и удивились нашему появлению, то виду не подали, продолжив скакать в потоке воды, в который превратилась наша улица.
- Как бы не смыло наше Гадюкино! – раздался крик со двора напротив. Там под навесом спрятался от стихии Матвей Игнатьич, бывший главный механизатор местного колхоза, дядька толковый и основательный.
- Не должно! – ответил я, силясь перекричать бесконечные раскаты грома и шум ливня. Дождь вдруг стал заметно холоднее, будто кто-то наверху завернул кран с горячей водой, и ребятня с визгом бросилась по домам. Я подхватил Эрику на руки и, оскальзываясь, побежал в укрытие…
Мы сидим на веранде в креслах у камина, жар от огня приятно оглаживает теплыми ладонями, горячий чай в кружках греет ладони. Гроза пронеслась над деревней и ушла дальше, оставив после себя успокаивающе шуршащий дождь. Вся деревня сидит по домам, только хрюшки радуются хлябям и наперегонки носятся по деревне, с разбега плюхаясь в огромные лужи. Вот кому счастье…
Эрика, глядя на огонь сквозь спутанные кудряшки, отпила чаю, и заговорила немного отстраненным голосом:
Гроза пришла, и город опустел*.
Мы возвратились и легли в постель.
И стали слушать, не перебивая.
Гроза орала, молотила в жесть.
Она умеет говорить, как есть.
Она прямая, резкая, живая.
Она листву, и пепел, и лузгу, -
И жадные иголочки в мозгу -
Свивает в реку и уносит в море.
Я слушал ее, заворожено глядя сбоку на ее профиль, и боясь даже дышать. Она творила прямо сейчас, даже не записав это на бумагу, и я старался не упустить ни единого слова, не забыть, не потерять.
И город, опрокинутый водой,
Стоит умыт, как чайник молодой,
Стоит сияет, как ребенок в хоре;
Какой был чад, и бред, и смертный зной.
Илья пророк взял молнией резной
Разъял мир надвое и быть всему позволил:
И гибели, и гневу, и неволе,
И горечи, и силе, и любви.
Теперь ступай живи, сказал, плыви,
Нетерпеливый парусник бумажный:
Побудь дурак, ты ненадолго здесь.
Отдай мне желчь, и ненависть, и спесь,
И самый вид невыносимо важный,
И чувство, словно ты несчастней всех.
Приди домой, и под всеобщий смех
Одежду всю стащи с себя и выжми:
Гроза пришла, пощечину дала -
И снова даль ясна, земля мала,
Страдания избыточны и книжны…
Она замолчала, все так же глядя в огонь, а я поднялся неслышно, взял листок и ручку и записал ее грозу. Пробежался глазами по строчкам, впитывая, запоминая еще крепче, сложил пополам и убрал на специальную полочку, где у меня хранились все ее стихи, записанные ей и мной. Как же все-таки тревожно и прекрасно жить с девочкой-поэтом. Но больше прекрасно.
*Стихи Веры Полозковой
