Детский герой. Януш Корчак человек, которыи? пошел на смерть ради детеи? (7 фото)

Он не сдался, даже сам Гитлер не смог заставить его согнуться под натиском третьего реи?ха. Польскии? писатель и журналист, врач и педагог Януш Корчак, известныи? во всем мире своими чудесными романами, повестями и педагогическими работами, шел вместе с детьми в свои? последнии? путь под дулами эсэсовских автоматов. Дети шли за ним колоннои?, а над ними развивалось знамя. Немецкие солдаты не могли поверить, что это происходит на их глазах. Таков был молча





Януш Корчак, а на самом деле Генрик Гольдшмит, родился в Варшаве в 1878 году в интеллигентнои? евреи?скои? семье; отец его был известным адвокатом. Литературныи? псевдоним “Януш Корчак” он принял юношеи?… и под этим именем стал одним из самых любимых и почитаемых мыслителеи? педагогики и детских писателеи?.

Как пишет сам Януш в своем дневнике “…папуля называл меня в детстве растяпои? и олухом, а в бурные моменты даже идиотом и ослом. Одна только бабка верила в мою звезду… Они были правы. Поровну. Пятьдесят на пятьдесят. Бабуня и папа.

Бабушка давала мне изюм и говорила:

— Философ.

Кажется, уже тогда я поведал бабуне в интимнои? беседе мои? смелыи? план переустрои?ства мира. Ни больше, ни меньше, только выбросить все деньги. Как и куда выбросить и что потом делать, я толком не знал. Не надо осуждать слишком сурово.

Мне было тогда пять лет, а проблема ошеломляюще трудная: что делать, чтобы не стало детеи? грязных, оборванных и голодных, с которыми мне не разрешается играть во дворе, где под каштаном был похоронен в вате в жестянои? коробке от леденцов первыи? покои?ник, близкии? и дорогои? мне, на сеи? раз только кенарь. Его смерть выдвинула таинственную проблему вероисповедания.

Я хотел поставить на его могиле крест. Дворничка сказала, что нельзя, поскольку это птица — нечто более низкое, чем человек. Даже плакать грех. Подумаешь дворничка. Но хуже, Но хуже, что сын домового сторожа заявил, что кенарь был евреем.

И я.

Я тоже евреи?, а он — поляк, католик. Он в раю, я наоборот, если не буду говорить плохих слов и буду послушно приносить ему украденныи? дома сахар — попаду после смерти в то место, которое по-настоящему адом не является, но там темно. А я боялся темных комнат…”

Став студентом медицины, Корчак преподавал на таи?ных курсах, запрещенных царскои? администрациеи?, работал в бесплатнои? читальне для бедных, учил в школе, помогал матери содержать семью после смерти отца, — пишет Грабарчик. — За участие в студенческих демонстрациях был арестован. Как россии?скии? подданныи? воевал с японцами.

В 29 лет Корчак решает жить в одиночестве. “Сыном своим я выбрал идею служения ребенку”… — писал он, спустя тридцать лет. С 30 лет Корчак работает больничным врачом. Становится известным специалистом. Получает высокие гонорары от богатых пациентов и даром лечит детеи? бедняков.



В 1911 году он посвящает себя воспитательнои? деятельности, возглавив Дом сирот, которыи? до конца жизни был его собственным домом. “Добра в тысячу раз больше, чем зла, — пишет он. — Добро сильно и несокрушимо. Неправда, что легче испортить, чем исправить”. Как сказал кто-то, Корчак создавал детскую республику… крошечное ядрышко равенства, справедливости внутри мира, построенного на угнетении.

«…прежде всего в Доме сирот не должно быть насилия, тирании, неограниченнои? власти — никого, даже воспитателеи?. Нет ничего хуже, когда многое зависит от одного, — пишет “Школьная газета” Дома сирот. — … когда кто-либо знает, что он незаменим, он начинает себе слишком много позволять…”

Когда в корчаковском детском доме создается суд…, предусматривается право детеи? подавать жалобу и на воспитателя, если тот поступил несправедливо, и право — даже моральная обязанность — самого воспитателя просить суд дать оценку своему поступку, если он считает этот поступок несправедливым или хотя бы сомневается в справедливости совершенного. Корчак несколько раз сам подавал на себя в суд: когда необоснованно заподозрил девочку в краже, когда сгоряча оскорбил судью, когда выставил расшалившегося мальчишку из спальни.





В этом не было и тени позы… “Я категорически утверждаю, — писал Корчак в книге “Дом сирот”, — что эти несколько судебных дел были краеугольным камнем моего перевоспитания как нового “конституционного” воспитателя, которыи? не обижает детеи? не потому только, что хорошо к ним относится, а потому, что существует институт, которыи? защищает детеи? от произвола, своевластия и деспотизма воспитателеи?”.

Корчак пишет сказки, книги о воспитании… Он создает “Малыи? Пшегленд” (“Маленькое обозрение”), первую в мире печатную газету, делающуюся не для детеи? — сверху вниз, — а самими детьми, защищающую интересы ребят.

А когда объявили мобилизацию, Корчак вынул из нафталина свои? маи?орскии? мундир и попросился в армию, — пишет Неверли. — Начальники в соответствующих инстанциях обещали, но мало что могли сделать в невообразимом хаосе… что предпринять для защиты родины?



На Варшаву падают первые бомбы. Сквозь их грохот… люди услышали знакомыи? голос: у микрофона польского радио снова стоял старыи? доктор… Это не были уже сказочные радиобеседы из области “шутливои? педагогики для взрослых и детеи?”. Старыи? доктор говорил об обороне Варшавы…, о том, как должны вести себя дети в различных ситуациях опасности…

Варшава пала… В “Доме сирот”… разбитые окна позатыкали, заклеили, чем пришлось, однако осеннии? ветер гулял по залу. Дети сидели за столами в пальто, а Доктор был в высоких офицерских сапогах, в мундире. Я высказал удивление по поводу того, что все еще вижу на нем эту униформу, вроде ведь он никогда не питал к неи? особого пристрастия, напротив…

— То было прежде. Теперь другое дело.

— Пан доктор, но это же бессмысленно. Вы провоцируете гитлеровцев, мозоля им глаза мундиром, которого уже никто не носит.

— То-то и оно, что никто не носит, это мундир солдата, которого предали, — отрезал Корчак.



Он снял его только год спустя, вняв настои?чивым просьбам друзеи?, доказавших, что он подвергает опасности не только себя, но и детеи?. Во всяком случае, стоит вспомнить о том, что он был в годы оккупации последним офицером, носившим мундир Вои?ска Польского.

В этом мундире Корчак в сороковом году пошел хлопотать о возвращении детям подводы с картофелем, реквизированнои? властями во время перевода Дома сирот на территорию евреи?ского гетто. Его арестовали. Из тюрьмы Павьяк Старого Доктора вырвали (под залог) старания его бывших воспитанников и деятелеи? гетто.

“Кто бежит от истории, того история догонит… — подчеркивал Януш Корчак в воззвании “К евреям!” в октябре 1939 года. — Мы несем общую ответственность не за Дом сирот, а за традицию помощи детям. Мы подлецы, если откажемся, мы ничтожества, если отвернемся, мы грязны, если испоганим ее — традицию лет. Сохранить благородство в несчастии!…” А уже в феврале 1940 года, он писал: “С радостью подтверждаю, что за малыми исключениями человек — существо и разумное и доброе. Уже не сто, а сто пятьдесят детеи? живет в Доме сирот”. И подписался “Д-р Генрик Гольдшмит, Януш Корчак, Старыи? Доктор из Радио”.

Сотни людеи? пытались спасти Корчака. “На Белянах сняли для него комнату, приготовили документы, — рассказывает Неверли. — Корчак мог выи?ти из гетто в любую минуту, хотя бы со мнои?, когда я пришел к нему, имея пропуск на два лица… Корчак взглянул на меня так, что я съежился… Смысл ответа доктора был такои?… не бросишь же своего ребенка в несчастье, болезни, опасности. А тут двести детеи?. Как оставить их одних в запломбированном вагоне и в газовои? камере? И можно ли все это пережить?”…



Днем Корчак ходил по гетто, правдами и неправдами добывая пищу для детеи?. Он возвращался поздно вечером, иногда с мешком гнилои? картошки за спинои?, а иногда с пустыми руками, пробирался по улице между мертвыми и умирающими. По ночам он приводил в порядок свои бумаги, свои бесценные тридцатилетние наблюдения за детьми… и писал дневник:

…Варшава — моя, и я — ее. Скажу больше: я — это она.

…Мне сказал один мальчик, покидая Дом Сирот: “Если бы не этот дом, я бы не знал, что на свете существуют честные люди, которые не крадут. Не знал бы, что можно говорить правду. Не знал бы, что на свете есть правда…”

…Поливаю цветы. Моя лысина в окне — такая хорошая цель. У него карабин. Почему он стоит и смотрит спокои?но? Нет приказа. А может быть, до военнои? службы он был сельским учителем или нотариусом, дворником? Что бы он сделал, если бы я кивнул ему головои?? Дружески помахал рукои?? Может быть, он не знает даже, как все на самом деле? Он мог приехать только вчера, издалека… Это последняя строчка в дневнике Януша Корчака. Он искал человека даже в эсэсовце. Многоточие — его рукои?.

Хроника пути мужества

Пятого августа сорок второго года… Дом Сирот — дети и взрослые — выстроились на улице, — пишет Шаров. — Корчак и его дети начали последнии? путь. Над детским строем развивалось зеленое знамя Матиуша. Корчак шел впереди, держа за руки двух детеи?… Колонна обреченных детеи? с детскои? силои? и бесстрашием разрезала самыи? строи? фашизма.

Ремба (очевидец):

Дети построились по четверо. Корчак с высоко поднятои? головои? шел впереди… Второи? отряд вела Стефания Вильчинска, третии? — Бронятовска…, четвертыи? — Штернфельд… Это были первые евреи (гетто), которые шли на смерть с честью, презрительно глядя на людоедов.

Перле (очевидец):

…Эти двести ребят не кричали, двести невинных существ не плакали, ни один не побежал, ни один не спрятался, они только теснились, как птенцы, возле своего учителя и воспитателя, своего отца и брата…

Шаров:

Из Варшавы поезд повез детеи? в Треблинку. Один только мальчик выбрался на волю: Корчак поднял его на руки, и мальчику удалось выскользнуть в маленькое окошко товарного вагона. Но и этот мальчик потом, в Варшаве, погиб. Говорят, что на стенах одного из бараков в Треблинке остались детские рисунки — больше ничего не сохранилось.

Неверли:

…на Умшлагплац (привокзальная площадь в Варшаве, пункт перегрузки), прибыл Дом сирот с Корчаком. Люди замерли, будто появилась сама смерть, некоторые плакали. Вот так, строи?нои? колоннои?, по четыре человека в ряду, со знаменем, с руководителем во главе, сюда еще не приводили…

— Что это такое? — закричал комендант Умшлагплаца.

Ему сказали: это Корчак с детьми. Комендант задумался, начал вспоминать, но вспомнил, когда дети были уже в вагонах. Он спросил у Доктора:

— Это Вы написали “Банкротство маленького Джека”?

— Да, а это имеет какое-нибудь отношение к эшелону?

— Нет, я просто читал в детстве, хорошая книга, вы можете остаться, доктор…

— А дети?

— Невозможно, детям придется поехать…

— Ну, нет, — крикнул Доктор, — дети — это главное! — и захлопнул за собои? дверь изнутри…

Молитва Корчака по пути на смерть в Треблинку, переданная одним из железнодорожников

Господи, Ты, что страдал за человечество, смилуи?ся над нашим народом, которыи? породил Тебя и которыи? Тебя не знает. …мы не знаем Тебя, — Тебя, что страдал за чужие грехи, — но разве Твои страдания страшнее тех, что должны вынести мы! Господи, прости нам, наши прегрешения, мы молим Тебя об этом. …Господи, воззри на нас сквозь страдания Твои на кресте и освободи нас, народ Твои?, от страдании?. …услышь же, Господи, наши молитвы, ибо не будет конца этому игу на земле.Прими нас к себе, да исполнится воля Твоя, ибо кара была бы не столь тяжела, когда б была ниспослана Тобои?…



Януш Корчак. 10 заповедеи? для родителеи?

1. Не жди, что твои? ребенок будет таким, как ты или таким, как ты хочешь. Помоги ему стать не тобои?, а собои?.

2. Не требуи? от ребенка платы за все, что ты для него сделал. Ты дал ему жизнь, как он может отблагодарить тебя? Он даст жизнь другому, тот — третьему, и это необратимыи? закон благодарности.

3. Не вымещаи? на ребенке свои обиды, чтобы в старости не есть горькии? хлеб. Ибо что посеешь, то и взои?дет.

4. Не относись к его проблемам свысока. Жизнь дана каждому по силам и, будь уверен, ему она тяжела не меньше, чем тебе, а может быть и больше, поскольку у него нет опыта.

5. Не унижаи?!

6. Не забываи?, что самые важные встречи человека — это его встречи с детьми. Обращаи? больше внимания на

них — мы никогда не можем знать, кого мы встречаем в ребенке.

7. Не мучь себя, если не можешь сделать что-то для своего ребенка. Мучь, если можешь — но не делаешь. Помни, для ребенка сделано недостаточно, если не сделано все.

8. Ребенок — это не тиран, которыи? завладевает всеи? твоеи? жизнью, не только плод плоти и крови. Это та драгоценная чаша, которую Жизнь дала тебе на хранение и развитие в нем творческого огня. Это раскрепощенная любовь матери и отца, у которых будет расти не “наш”, “свои?” ребенок, но душа, данная на хранение.

9. Умеи? любить чужого ребенка. Никогда не делаи? чужому то, что не хотел бы, чтобы делали твоему.

10. Люби своего ребенка любым — неталантливым, неудачливым, взрослым. Общаясь с ним — радуи?ся, потому что ребенок — это праздник, которыи? пока с тобои?.