Если бы не эта случайная встреча в 822 году, никто бы из нас не пил пиво (7 фото)

5 сентября 2018

Аббат монастыря Корвей по имени Абеляр был тучным и жизнелюбивым человеком, чей характер стоял на перепутье между флегматичным и сангвинистическим, но никак не мог сделать окончательный выбор. Он любил поесть, любил выпить и, надо полагать, отпускал грехи блудницам живее и чаще, чем следовало человеку его сана. Не был аббат и дураком подраться — в юности он участвовал в саксонских походах Карла Великого.

Его келарь, то есть заведующий монастырским провиантом и складом, был полной противоположностью Абеляра. Звали его Рудиджер, и он был плутом, холериком, хвастуном, лжецом, корыстолюбцем и одновременно одним из самых смелых людей, которых знал аббат. Удивительно, но они стали лучшими друзьями и не раз, выпив, наведывались в соседний городок Хекстер в дом терпимости. Хотя тогда, в IX веке, его скорее можно было описать как как «сарай блуда».

И вот этим двум людям мы обязаны тем, что с тех пор и поныне мы пьем привычное нам пиво. Без них история пива была бы совсем иной.

Случилось это в 822 году.

Абеляр и Рудижер инспектировали местный рынок. Под словом «инспектировали» следует понимать, что они подходили к прилавкам, ели и пили прямо с них и уходили не заплатив. Аббат в те времена был прямым наместником императора и местным божеством никто не посмел бы перечить ему. Впрочем, вреда от обжорства Абеляра было немного: аббатство Корвей стояло на пересечении важнейших германских торговых путей, экзотические товары и богатства здесь были настолько же привычным явлением, как коровий навоз в остальных частях Германии.

Один из торговцев привлек особое внимание и даже вызвал гнев Абеляра.

Это был высокий то ли норманн, то ли саксонец в плаще, который продавал целые бочонки пива. То была возмутительная наглость.

По всей империи только Церковь имела монополию на пиво, точнее на то, что тогда называли пивом. Аббат приготовился лично громить прилавок, но поумерил пыл только ради того, чтобы почтить свою боевую юность в Саксонии и поболтать с живым носителем саксонского.

— Сворачивай лавку и проваливай ко всем чертям, уважаемый. Здесь только монахи могут делать и продавать грюйт.

— При всем уважении, это не грюйт, это эль. Охмеленный эль. Совсем иное дело.

— Понятия не имею, о чем ты твердишь, милейший, но я вашего брата сакса и норманна поубивал достаточно, чтобы припомнить, как это делается. Товар конфискуется, всего наилучшего.

Вечером того же дня Абеляр и Рудиджер вскрыли один из бочонков, и словно сам Господь отпустил им все грехи.

Это было нечто совершенно новое и неизведанное. Пиво, но такое душистое и такое прозрачное, что, будь они поэрудированнее, наверняка вспомнили бы меды Вальхаллы. Надо понимать, что в те времена никто не пил привычное нам пиво с хмелем. По всей Европе его делали с грюйтом — смесью трав, которые выполняли ту же функцию, что и хмель, то есть консервировали напиток и делали его душистым. Но это было совсем не то.

Грюйт был душист и прян, даже слишком — пиво получалось мутнее и много его было не выпить. К тому же, состав трав варьировался и иногда он обладал слабым седативным и даже наркотическим эффектом. Проще говоря, выпить пинту или две было нормально, но дальше вам могло попросту стать или слишком сонно, или слишком дурно.

В тот вечер каждый выпил по шестилитровому бочонку. Они пили и пили, и не могли остановиться, слагая оды во славу Вседержителя, павших героев, любимых ш#юх и заедая все это едой, заботливо украденной Рудиджером для своего аббата из кладовой.

Проснулся Абеляр абсолютно голым под небольшим деревцем посреди поля. К счастью, это было недалеко от монастыря, практически под его стенами. Рудиджеру повезло еще меньше: он забрался на смотровую башню и понятия не имел, как оттуда слезть.

— Чума, чума! Меня пожирает чума! — Вопил он

Но то была не чума, а первое ужасающее по своей силе похмелье, которое познала Западная Европа со времен падения Рима.

Смотреть на пиво было отвратительно. Ощущать свой позор — унизительно. Но вечером того же дня Абеляр и Рудиджер, все еще слегка пошатывающиеся и подмигивая друг другу, снова отправились в прохладную каморку, где хранилась поистине языческая отрава, дьявольское пойло. Вкусное, как поцелуй ангела, и игривое, как [оскорбление], подсевшая к аббату на колени.

На следующее утро Рудиджер проснулся в хлеву в обнимку со свиньей и поросятами.

Аббата волшебная сила переместила в такой же хлев, но только в Хекстере и по недоразумению считающийся борделем. Всю ночь он отпускал грехи падшим женщинам и даже встретил там некоторых удивленных паломников, которые остановились здесь, прежде чем навестить его аббатство, дабы исповедаться.

На третье утро аббат снова проснулся голым, но уже на алтаре,а Рудиджер и вовсе пропал.

Надо было срочно что-то делать. Это уже пахло ведовством и кознями Дьявола или суровой проверкой, которую Господь ниспослал им в своей милости.

Абеляр и десяток вооружившихся монахов бросились на поиски то ли норманна то ли саксонца, но долго искать его не пришлось — он оказался на постоялом дворе для пилигримов близ самого монастыря.

— Что это, черт возьми? Говори, прежде чем я выпущу тебе кишки, норманнская псина! — Орал Абеляр.

— Пиво, просто пиво, хорошее доброе пиво, — отвечал ему одноглазый.

— Хорошего доброго пива не выпьешь бочонок за вечер, и от него не просыпаешься голым в поле!

— Вы что, не слыхали про хмель?

Про хмель слышал и Абеляр, и простые монахи, и местные крестьяне. Его шишки размалывались и использовались при артрите, а также при поносе и почечуе. Но какое отношение лекарство могло иметь к пиву?

— Добавьте вместо грюйта хмель, и это будет то самое пиво, которое вы у меня конфисковали!

Абеляр перестал трясти за грудки одноглазого. Ему было уже не до него. Вот оно! Он сам сделает саксонское пиво, светлое, душистое и такое, что сам епископ захочет выпить его целый бочонок, после чего будет счастлив очнуться в борделе для паломников.

В тот же год, 822 от рождества Христова, аббат Абеляр повелел выращивать хмель в своем приходе и варить из него пиво. Это было задокументировано и записи дошли до наших дней.

Рудиджер не объявлялся целый год, а вернулся еще более несносным плутом и пьяницей, к тому же со шрамом, обезобразившим его лицо. Где он был и что делал — неизвестно. Позднее, когда Абеляр отправился в мир иной, именно он занял его место и сделал пиво с хмелем величайшей гордостью Корвея. Именно это аббатство популяризировало хмель, открыв его для всего западного мира, и именно ему мы обязаны тем фактом, что сейчас пьем прекрасное охмеленное пиво.

Но кем был тот одноглазый долговязый норманн в плаще, принесший чудо хмеля в христианский мир? Должно быть, это был сам Один — иначе и быть не может.