И есть там, в этих ваших телевизорах, такой щедрый жанр документальных передач, когда какой-нибудь именитый, заслуженный деятель актёрской профессии, сыгравший вот этих вот самых дорогих и близких сердцу каждого, на чьём голосе выросло не одно поколение, сидит, и вспоминает былое. Ведёт, величаво рассекая мощной дланью упругий воздух, неспешное своё повествование и, называя каких-то, абсолютно недосягаемых небожителей по простецки Мишками, Кольками и Нинками, рассказывает всякие баечки и уморительные курьёзы.
Или же, что бывает ещё чаще, когда очередное наше всё изволит отдать богу душу и отойти в мир иной, тут же, в этот же самый день, не дожидаясь, пока усопшего омоют, уложат в гроб и предадут прах его сырой землице, выходит заранее ладно сшитый фильм о замечательном, талантливом и всеми любимом, в котором уже те самые небожители, которых дорогой покойный запросто мог хлопать по плечам и называть Мишками и Сашками, сидя в вычурных интерьерах статусных квартир вспоминают основные вехи, щедро сдабривая воспоминания эти вехами тайными, мало кому известными и, зачастую, весьма неожиданными.
.
И вот там, в таких передачах, всегда один и тот же посыл: Уж так горел человек на работе, так тяжела она, доля лецидейская, столько сил забирает сцена, а ненасытная Мельпомена, бешено вращая мраморными глазищами, алчно требует ещё и ещё. Вы понимаете — это же искусство! Всего себя, без остатка отдавать зрителю, деточка ты моя! Каждый раз выходить на сцену как на плаху! Как на ристалище! Проживать и умирать, всегда волноваться до дрожи, как в первый раз! О боже-боже!
Ну конечно же пил! Ну а как иначе. Запоями, да. Лечили, возили в Польшу к доктору Пшешницкому. Да, менял женщин. Но ему, дорогуша, нужны были оголённые, чистые эмоции! Провода, высоковольтные провода — вот что ему было близко. И по ним он упорно лез, не взирая на боль! Такой уж был ЧЕЛОВЕК! Со всех больших букв! Он угасал от быта! Он хотел творить! Чтобы всё на пределе, с надрывом, по свежей крови чтобы всё, как по маслу, понимаешь? Это был такой талант, такой актёрище! Он же плакал навзрыд, читая сценарий, никто не плакал — а он рыдал и заражал рыданиями своими всех! Он душу, душу свою каждый вечер вынимал и по кусочку, по маленькому кусочку раздавал каждому! Даже на галёрку хватало! И люди чувствовали это! Они его боготворили, милая ты моя! Понимаешь — боготворили!
.
И потом там ещё какие-нибудь воспоминания про молодость и советский быт, как пользуясь всесоюзной славной талантище и актёрище доставал дефицитные колбасы на новый год, получал стокомнатные квартиры в Москве и покупал себе иностранного производства автомобили.
И я, пожёвывая нехитрую снедь и глядя на происходящее на экране, всё время думаю - вот всё таки железные люди, эти самые деятели театра и кино. Есть же столько простых и лёгких профессий, не требующих ежевечерней выемки души с последующей раздачей оной всем желающим равными частями: сталевары, шахтёры, каменщики, слесари, землекопы и кочегары. Да тысячи их! Но нет, не ищет человек лёгких путей. Презрев трудности идёт играть Чацкого, а то и Онегина! Это ли не подвиг?
.
Ну серьёзно, видимо остальные все профессии не такие опасные и выматывающие. Вы видели, чтобы по случаю смерти шахтёра тут-же выпускали бы фильм, в котором другие шахтёры сидели бы в дорогих интерьерах и рассуждали, как уважаемый Михаил Ильич натурально сгорел на работе, когда газы взорвались, как он там душу то свою бессмертную размотал по забоям, как рвался на части, снедаемый страстями, а то что пил — так это всё больше от недопонимания и не вовремя пришедшего признания, поскольку человек уж больно ранимый был и там где все люди мозгом, он — сердцем всё решал и пропускал через сердце это своё огромное весь добытый уголь, вместе, кстати, с пустой породой! И что в былинные уже советские годы в Елисеевский гастроном ходил с чёрного хода, ибо шахтёр, шахтёрище! Дверь ногой отворял! Таких на весь Союз по пальцем перечесть! Все его знали. Мерседес ему лично Суслов подарил!
.
Я не видел таких фильмов. Видимо потому, что не очень опасная и тяжёлая профессия шахтёр. Или сталевар. Не то что актёр. Нет того надрыва. Вот и не снимают про них.
.
