А в избе тепло, печку затопили часа два назад, и жар успел растечься по всему помещению. Вошедший скинул рукавицы и, потерев замершие руки, снял шапку. Тут же перекрестился на образа по обычаю расположенные в правом углу от входа и прошел внутрь. Навстречу ему выбежала женщина с заплаканными глазами. Волосы растрепаны, платок сполз вниз и болтался словно тряпка.
- Совсем худо Егор! Хрипит, а жар хоть печь топи,- запричитала она.
Вошедший в ответ лишь покачал головой и пошел к печке, где стянув тулуп, устало, плюхнулся на лавку. Сверху печки высунулись детские головы. Все три - девочки.
- Куда носы высунули, а ну-ка спать! - шикнула на них женщина.
-Ма, а Тимошка помрет, да?- спросила одна из них.
- Вот я тебе сейчас вожжами понизу спины, будешь знать, что болтать!- шикнула женщина.
Головы, как ветром сдуло.
Она села рядом и взяла за руку мужчину.
-Что молчишь? - сказала она.
-Худо дела Глаша! Худо! Травницу, Микула вчерашним днем в Кромы отвез.
-Кромы? Так это же за лесом?
Он кивнул.
- Так, а Дунька? Дунька, помощница ее?
-С ней поехала. В Кромах баба разродиться не может; лежит да орет, кровью истекает. Вот они и поехали, а видать задержались. Ночью, сама посуди, кто через лес сдюжит ехать в полнолунье - это верна смерть!
Он перекрестился.
-Так, а нам что? До утра не доживет, кровиночка наша!- сказал Глаша, утирая слезы.
- Может, как? - начал Егор, а потом махнул рукой, вскочил с лавки и стал натягивать тулуп.
- Ты чего удумал? Куда собрался?
- Коня пойду в сани запрягать, в Кромы повезу.
-Рехнулся, поди! Себя не жалеешь, меня не жалеешь, а о детях подумал? Сгинете оба, а мне девок на себе тащи, вместе с хозяйством. А про Парашку... Она на кого, калечная. Да еще и лошадь, единственную угробить хочешь!
- А что!? Что ты предлагаешь: сидеть смотреть, как сын единственный чахнет? Хворь к утру свое дело сделает и сгинет мальчик наш! В сырую землю уложим и дальше жить станем!? Забыла, травница тебе сказала, что не родишь больше. А сына, сына, сколько ждали, и вот те на: затушить лучину и ждать когда помрет Федюшка и годика на свете божьим не проживши.
На глазах Егора заблестели слезы.
- Не пущу!- закричала она и бросилась на шею мужу.- Егорушка, милый, значит, так тому и быть! Видать прогневали мы бога!
-Ма, Па!- вдруг раздался голос. К печке вышла девочка пятнадцати лет от роду. Это старшая дочка Парашка, калеченная. Росточка маленького, коренастая, а походка, словно медведь на задних лапах. Голова как гарбуз, шеи не видать. В придаток, за что только господь наказывает, еще и горбатая. Но сильна девка, такое у горбунов частое дело: одна мешки с зерном таскает. А по весне, когда дороги в направления превращаются, застрявшую телегу из колеи вытащила. Там, поди, и троим мужикам справиться тяжело было, а она одна смогла. Видать, что-то бог забрал, а где-то дал.
- Давайте я поеду, - сказала она.
- Куда? - удивилась мать.
- В Кромы, я отвезу,- ответила Парашка.
- Ты сдурела, или как? Оба с отцом на тот свет собрались?
- Я смогу. Забыли, как осенью в Кромы по два раза в неделю ездила, зерно продавала. Я дорогу хорошо знаю. Осенью грязь, жижа и то сдюжила, довезла, не увязла, а тут зима. Снежок, сани сами скользят и Милке легче - лошадке нашей умнице. Плюс полнолунье, все как днем светло. Смогу!- не унималась старшая.
- Да, что смогу!? - в сердцах бросила мать.- Кабы в этом дело? Ночью в лес в полную луну?! Гриньку - бедового помнишь, поди? Упился бормотухи, да на спор с мужиками: " Схожу ночью в лес, и ничего мне не сделается!" И что? Разорвали дурака, останки погрызенные нашли поутру, то и схоронили.
На печке послышались оханье, и всхлипывание.
- Хватит лясы, точить!- перебил Егор.- На все божья воля! Собираться надо!
-Ой! - начала завывать мать.
-Цыц!- рявкнул на нее Егор.- Пеленай сына, в тулуп положу, обоим теплее будет.
- Пап, я с тобой, помогу Милку запрячь, коли не пускаете,- не унималась Парашка.
Он кивнул и, перекрестившись, быстро вышел вместе со старшей дочерью.
Собирались быстро. Малышня на печке тихонько плакала, Глаша не смея ослушаться мужа, пеленала маленького. Даже сквозь пеленки, чувствуя жар маленького тельца.
Горбунья пришла первой с улицы, за ней пришел и отец.
-Ну, давайте прощаться!- сказал он. - Милку запрягли, вроде и ветер утих, а светло то как. Видать, господь в помощь дает, авось к утру буду!
Малышня попрыгала с печки и ринулась к отцу. Все трое прижались к ногам, и плакали. Жена, почерневшая лицом, шептала:
-Как же я без тебя, родненький? Одна-то?
-Ма, давай Тимошку подержу,- сказала Параша.
Отдав, ребенка женщина кинулась на грудь мужа и разрыдалась.
-Не, уезжай Егорушка! На кого же ты нас бросаешь?
Он прижал ее к себе и сказал:
-Хватит, дуреха! Рано хоронишь. Ну, все! Все, пора в дорогу. Время дорого!
Жена не отпускала, ревела.
- Все, милая!- сказал Егор и мягко отстранил жену. Затем нагнулся и по очереди перецеловал детей. Параша давай брата. Парашка? А где Парашка?
-Да, только тут была,- удивилась мать, озираясь по сторонам.
-Вот, бедовая девка! - рявкнул отец и кинулся в двери. Выбежав на улицу, увидел удаляющиеся сани.
-Я вернусь! - прокричала отцу Парашка.
Егор бросился догонять, но куда там? Да еще вдобавок поскользнулся и плюхнулся прямо на снег, потеряв шапку. Грудь его разрывало рыданьями. Из избы выбежал растрепанная мать, и кинулась к мужу.
Сани скрылись из виду, а они все сидели на снегу, обнявшись, скорбя об утрате своих двоих детей.
Вот уж, поди, три недели, как снега не видать - морозы. Оно так и лучше. Небо ясное, а луна, словно солнце светит, аки днем. Лошадь бежала с неохотой, косясь на возницу, словно вопрошая куда тебя, к лешему, на ночь глядя понесло?
- Надо Милка, надо милая,- как-бы оправдываясь, крикнула Параша.- Вот приедем обратно, я тебе овса самого лучшего дам. У отца на посев припрятано, я знаю где!
Девочка, разговаривала с лошадью, стараясь притупить страх, который словно снег, попавший за шиворот, сковывал холодом, заставляя стучать зубами. Глаза застилали слезы. Сейчас, когда задор прошел, она страшилась того, что сделала, но разве можно по-другому? Без отца мать не сдюжит хозяйство вести, да еще с детьми малыми. А, что до нее, то на все бог судья! Ведь с калеки, что возьмешь? Замуж не возьмут, если только найдут такого - же юродивого. А насмешки? Малышня бегает, пальцем показывает, дразнятся! Не жизнь - мука. Так что верно решила!
С таким тяжелыми думами заехала в лес и тут же натянула вожжи, лошадь замедлила бег и начала останавливаться.
"Может, все- таки вертаться к дому",- мелькнула подлая мысль. Но тут за пазухой, словно предчувствуя неладное, зашевелился братик. Вон он и то борется за жизнь, хотя такой маленький и беспомощный, а что она? Распустила сопли, дура! Злясь на себя, сильно стегнула вожжами по крупу лошади и та вновь потрусила дальше, все так же косясь на возницу.
А по укатанному насту бежалось легко. Лошадь дорогу знала, особо и править не нужно. Уже где- то за спиной осталась родная деревня с дымящими трубами хатами, да брешущими собаками. Вернется ли обратно, увидит ли все это снова? Пустое, пустое! Вернется, еще как!
Неожиданно рядом раздался вой. Лошадь заржала и тут же резко рванула вперед. Девочка, едва не выпав из саней, натянула вожжи, пытаясь усмирить животное. В страхе завертела головой, но видела, лишь кусты и деревья, между которыми густой смолой растеклась тьма. И тут она заметила там два красных огонька. Поначалу ей показалось, что привиделось, но когда они начали двигаться в ее сторону...
- Давай Милка, гони!- закричала девочка и стегнула вожжами по крупу.
Вот оно, началось! Началось, мамочки мои!
Лошадь несла вперед. Параша что есть мочи пыталась удержаться на санях, бросив вожжи, одной рукой вцепилась в борт, другой придерживала братика. Где - то в санях батьки обрез, но поди найди его тут, отцепи руку и улетишь вон.
А сзади слышался шум погони: хруст снега и низкое рычание. Она обернулась что - бы тут же отвернуться. Смотреть - страшно. Успела разглядеть лишь серый силуэт, преследующий сани, с горящими, как угольки глазами.
- Давай Милка, выручай родная!- пыталась прокричать она, но не смогла. Голос сорвался на хрип. И тут что- то тяжелое ударило в спину. Девочка, взвизгнув от неожиданности, полетела вперед. Стараясь не придавить братика, исхитрилась в последний момент упасть на бок и увидела того кто запрыгнул в сани, сбив с ног. Серая, свалявшаяся шерсть клоками висела на гниющей коже, местами оголяя желтые кости. Фигурой он напоминал волка, только с необычной вытянутой мордой, казалось состоящей из одних зубов. Красные глаза буравили взглядом. Щелкая пастью, впиваясь в сани острыми, как бритвы когтями, зверь полз к ней пытаясь вцепиться в валенок.
Параша пятилась назад, отбиваясь ногами, визжа толи от страха, толи от омерзения. Серый, казалось, не замечал ударов и, сумев ухватить за ногу, рванул к себе. Затряс головой из стороны в сторону, все сильнее сжимая челюсти. Параша закричала от боли, и пыталась отползти, свободной ногой продолжала бить по голове серого, который грыз валенок где трещали кости.
Вдруг рука, наткнулась на что - то твердое. Она и не сразу поняла что это, а затем словно молния, вспыхнула догадка - обрез! Отец лишь раз показывал, как им пользоваться, но стрелять не давал, берег патроны. Скинув рукавицы, она ухватилась двумя руками за рукоятку и, направив на серог, нажала на один из спусковых крючков. Зажмурилась, ожидая выстрела, но ничего не произошло. Она нажала на второй крючок, ничего! Обрез не стрелял.
Серый уже смог прокусить валенок в котором сразу стало мокро от крови. Он одурманенный этим запахом оторвался от добычи, задрал морду к верху и завыл. Где- то в глубине леса ему ответили. Сначала один вой, затем другой и еще, еще и еще.
''Сколько их здесь? Как комаров на болоте, со всех сторон",- подумала девочка - " Вот, наверное, и все!" Себя не жалела, нет! Жалела братика, что не смогла, что подвела.
Серый перестал выть и полез на нее, стараясь добраться до горла.
И тут она вспомнила! Курки! Конечно, как же выстрелит обрез, если курки не взведены?
Руки тряслись, пальцы окоченели от мороза и соскакивали с курка.
" Ну же! Ну же!" - толи про себя, толи вслух кричала она, но ничего не получалось. Вдобавок мешала возня, того и гляди выронишь из рук обрез, да еще братик за пазухой, как-бы не покалечить. Серый придавил ее, клацал страшной пастью у носа, того гляди вцепится в лицо.
Из последних сил уперлась в него ногами, отпихивая от себя. Прокусанная нога захрустела, под натугой, взорвавшись дикой болью. Серый все же смог вцепиться в тулуп, чуть пониже шеи. Еще выше, и хрипеть бы ей, захлебываясь кровью.
Наконец она все-таки смогла взвести курки. Не мешкая, ткнула обрезом в глаз монстра и нажала оба спусковых крючка.
Казалось, весь мир взорвался перед глазами. Отдача больно ударила по рукам, в ушах засвистело, да еще вдобавок окатило жижой. Серый тут же обмяк, и словно мешок завалился на девочку. Она пихнула его в сторону, откинула бесполезный обрез, протерев глаза, первым делом полезла за пазуху проверить братика. Внутри тулупа, как и в валенке все мокро от крови. Похоже, серый, все-таки добрался до шеи, задев пастью.
Удостоверившись, что маленький дышит, схватила вожжи и попыталась утихомирить перепуганную лошадь, хрипевшую от усталости. Сани кидало из стороны в сторону, удивительно, как они не вылетели в пылу борьбы.
А сзади завыли. Параша оглянулась и увидела преследующие ее серые тени с горящими красным, как угольки глазами.
- Милка, терпи еще чуть-чуть! Выручай родная! - закричала она. - Скоро выберемся!
А и в правду скоро. Лес начинал редеть. Параша узнавала знакомые силуэты. Вот и старое дерево у дороги, а вон пеньки, запорошенные снегом. Сейчас поворот и лесу конец, а там и Кромы рядом.
Все знали, что серым из леса путь закрыт. Неизвестно почему, но так было. Лишь в полнолунье и только здесь. А почему так? Неведомо.
-Давай,- кричала она. - Давай!
А лошадь словно и сама почувствовала скорое спасение понесла еще быстрее. Но тут, словно морок откуда-то сбоку выпрыгнул другой серый и вцепился в шею несчастного животного. Милка заржала, передние ноги с хрустом подкосились, и она полетела в снег, придавив массой тела, серого. Сани подкинуло вверх, выбросив возницу, и та полетела вперед, больно ударившись горбом о землю. В глазах помутнело и завертелись мушки. Однако она тут же вскочила и, волоча покусанную ногу, побежала вперед по укатанному насту. Ведь почти смогла преодолеть лес и сдаться сейчас просто не могла.
За спиной слышалась возня, хлюпанье и чавканье и Параша надеялась, что серые отвлекутся от нее, пируя над трупом несчастной Милки. И поэтому бежала, бежала, бежала! Но силы, словно вода из прохудившегося ведра, стремительно кончались. Ее тошнило, да еще вдобавок горело огнем место укуса на шее. Бежать становилось все тяжелее, и она перешла на шаг.
Преодолев поворот, увидела вдалеке силуэты домов поселка, освещенные диском луны, таким манящим и прекрасным. И вдруг, совершенно неожиданно для нее она закричала. Закричала на луну. С удивлением заметив, что крик превратился в вой. Испугавшись, закрыла рот руками.
И тут дорогу преградила фигура. Серый стоял на дороге и буравил ее взглядом красных глаз. Такой огромный. Раза в два больше того с кем она боролась в санях. Он появился так внезапно, словно возник из лунного света.
Параша остановилась. Ноги предательски подкосились, и она без сил опустилась на колени, ожидая конца, закрыла глаза. Удивительное дело, наверное, из-за страха у нее обострились все чувства. Она отлично чувствовала смрадную вонь, исходящую от серого, сладкий запах крови разодранной лошади и даже услышала голоса, раздающиеся в крайнем доме деревни.
Вот и все - конец! Только бы это случилось быстро. Она обняла себя, чтобы покрепче прижать к себе маленького, и ждала, когда их начнут рвать на куски. Время шло, но никто ее не трогал. И даже пропал запах серого. Открыв глаза, увидела, что тот исчез, так же бесшумно, как и появился. Недоуменно, начала озираться по сторонам, ожидая подвоха.
Может, привиделось? А что гадать? Значит, так тому и быть! Терять время нельзя! С трудом, поднявшись на шатающие от слабости ноги, она побрела в поселок. Лес остался позади.
-Выбрались, братик! Выбрались!- хотелось кричать, но сил хватило лишь на шепот. Болело все тело, а ноги не слушались, того гляди упадешь. Неужели так плохо упала, повредила чего внутри. Или крови много потеряла?
А луна? Прекрасная луна? Да такая, что хочется петь? Сил бы только где взять и спеть. Крови много потеряла, вот и сил нет! В голове, словной рой мух носились мысли:
Спеть... Кровь... Братик... Он теплый... Сила в нем... Кровь... Луна... Спеть...
Девочка тряхнула головой, и шею тут же пронзила острая боль, в момент, растекшаяся по всему телу. А в голове все так же:
Спеть… Кровь... Братик... Сила в нем... Теплая кровь... Убей... Убей... Убей...
Она рухнула на колени и закричала, раздирая тулуп руками, на пальцах которых начали расти когти. А в голове все гремело, словно колокол: Кровь... Луна... Спеть... Братик... Спеть... Убей... Убей... Убей...
И она запела. Запела на луну, захлебываясь криком, раздирая горло. Затрещали кости, выворачивая челюсть, полезли острые зубы. Она стонала от боли, одновременно наслаждаясь созерцанием луны, такой прекрасной и манящей, и одурманивавшей сознание.
Теперь понятно, почему ее не тронул серый. Еще немного и она станет такой же, как они, частью стаи и первой жертвой может стать...
Братик!
Как же это? Нельзя, нельзя! Надо успеть! Вот же она деревня, она почти смогла, осталось чуть.
Из последних сил, встала на ноги и тут же упала, но не остановилась, а поползла вперед.
Трещали кости - она ползла.
Судороги скрючивали тело - она ползла.
Выла, но ползла!
Ползла! Ползла! Ползла!
- Папка, папка!- кричал, бегущий босоногий мальчишка, в длинной рубахе лет пяти от роду.
Егор встал и, помахав рукой, крикнул:
- Давай сюда, шантрапа!
Мальчик, обрадовавшись, побежал к нему.
-Тебя, как мать отпустила?- строго спросил Егор.
- А я сам убежал. К тебе захотел!
- Вот, бесенок! Смотри, надеру задницу!
Мальчик лишь махнул рукой, не в первой. Егор, улыбнувшись в усы, взял его на руки.
Вечера холодные стали. Уже слышалось далекое дыхание осени – середина сентября на дворе. Особенно зябко здесь возле леса. Пора домой собираться.
- Папка, а сестричка там?- вдруг спросил мальчик, показывая на лес.
Егор тяжело вздохнул и ответил:
- Не знаю. Надеюсь, она уже на небе с боженькой.
- А сегодня у ней день рождение, да?
- Да!
- А я не верю, что она ведьма была.
- Что?
- Федька сказал, что только ведьма сможет в полнолунье через лес пройти. А потом там и остаться.
- Дурак твой Федька! И другие дураки, кто такое болтает. Параша была…- Он запнулся. - Она смелая, себя не пожалела ради тебя. А ты вон каким обормотом растешь! А ну, давай домой собираться. Ночь идет, а сегодня полнолунье.
От этих слов, мальчик прижался сильнее к отцу и тихо сказал:
- А я точно знаю, она на небе.
