Как в США погибла тяжелая промышленность, а вместе с ней — десятки городов (24 фото)
Предприятия одно за другим начали закрываться, рабочие оказывались на улице, фабричные города стремительно приходили в упадок, теряя свое население. Heartland превратился в Rust Belt, «Ржавый пояс», и за этой хлесткой метафорой — тоскливая безнадега и отчаяние миллионов. В 2017 году масштабы продолжающейся десятки лет катастрофы оказались достаточными, чтобы привести в Белый дом Дональда Трампа.
Существует довольно распространенное мнение, что развал СССР погубил процветающую советскую промышленность. Мол, открывшись миру и столкнувшись с оскалом свободного рынка, создаваемая поколениями строителей коммунизма индустрия оказалась неконкурентноспособной и зачахла, как больной туберкулезом в XIX веке. Отрасли же, представлявшие какой-никакой интерес с точки зрения остальной планеты, быстро оказались в собственности олигархов. На этом фоне любопытным выглядит опыт главного соперника Советского Союза, убившего (и при этом осознанно) значительную часть своей промышленности гораздо раньше.
Как закалялась сталь...
В XIX веке, как и во всем остальном развитом западном мире, по просторам Соединенных Штатов бодро шагала промышленная революция. Освоение территории огромного государства, развитие железных дорог способствовали, помимо прочего, и созданию предприятий совершенно нового типа, и рождению целых отраслей. Колыбель для этого процесса оказалось удобнее всего устроить в прежде сельскохозяйственной полосе, протянувшейся от атлантического побережья США до Великих озер. Ее прозвали «Промышленным (Стальным) поясом», и для такого его расположения был целый ряд веских причин.
Во-первых, уже к концу гражданской войны здесь была создана развитая транспортная инфраструктура — важнейший каркас для любого индустриального роста. Сеть железных дорог дополняли водные пути. Канал Эри и река Гудзон связывали Атлантический океан с системой Великих озер, что позволяло организовать снабжение предприятий и, главное, экспорт их готовой продукции в Европу.
Во-вторых, «Стальной пояс» был окружен обильными источниками сырья. С запада к нему вплотную примыкали железные рудники Миннесоты, Висконсина и Мичигана, а на востоке находились Аппалачи — горы, в недрах которых было вдоволь угля.
Железная руда + уголь = сталь — это была важнейшая формула для истории американского успеха. Сталь требовали многочисленные железнодорожные бароны, ее хотели строительные короли, мечтавшие о небоскребах, она была нужна судовладельцам и, наконец, государству, потому что оружие тоже делалось из стали. «Промышленный пояс» родился, и основа у него была стальная.
Это было впечатляющее зрелище. В Пенсильвании и Огайо, Мичигане и Индиане, Нью-Йорке и Иллинойсе стали появляться десятки металлургических предприятий. Они росли, сливались, укрупнялись, превращаясь в огромные конгломераты, главным из которых была стальная империя Эндрю Карнеги, сделавшая его богатейшим человеком всей планеты. В эти же штаты, на американский Средний Запад, отчаянно нуждавшийся в работягах, потянулись из перенаселенной Европы — Германии, Австро-Венгрии, России, Польши, Италии — миллионы мигрантов. Они бросали свою прежнюю обездоленную жизнь в погоне за мечтой о справедливости, в поисках новой судьбы в стране, созданной такими же, как они. Здесь в тени похожих на соборы грандиозных домн, коптящих небо, в этих в буквальном смысле плавильных котлах рождалась современная Америка.
С ходом научно-технического прогресса металлургия по цепочке потянула за собой и другие, порой совершенно новые отрасли промышленности. Мичиган стал автомобильным штатом с великолепным Детройтом в качестве центра. Город Акрон, штат Огайо, превратился в «резиновую столицу мира» с шинными заводами Goodyear, Goodrich, Firestone и General Tyre. Пенсильванский Питтсбург был штаб-квартирой стальной империи Карнеги. Вокруг них росли другие фабричные города: Кливленд и Индианаполис, Цинциннати и Гэри, Коламбус и Бетлехем, Янгстаун и Баффало и бесчисленные городки поменьше. Их население за считаные годы увеличивалось в разы. Это был американский Урал и американский Донбасс вместе взятые — шумное, дымное, грязное, настоящее сердце страны.
Как Америка заржавела...
В 1950-е годы индустриальная мощь США достигла своего пика. Вторая мировая война позволила американской промышленности не только оправиться после Великой депрессии, но и взять новые высоты. В начале десятилетия в «Стальном поясе» находилось 43% всех рабочих мест огромной страны, и, казалось, будущее региона безоблачно. Однако ржавчина сперва незаметно, а потом все более стремительно уже начала распространяться.
Во всем виновата целая россыпь разнообразных факторов. Неуловимо менялась ментальность американцев. После войны многие из вернувшихся на родину ветеранов, молодых еще людей, обрели возможность получить образование и купить собственный дом. Это новое поколение уже не хотело жить в вонючих трущобах рядом с прокатным станом и стоять у сталеплавильной печи. Оно все больше предпочитало благополучный пригород и непыльную работу за столом в конторе. Сеть хайвеев, создаваемая по инициативе Эйзенхауэра, повысила мобильность населения. Оно стало охотнее мигрировать из фабричных городов «Стального пояса» в пригороды или вовсе в более южные и теплые штаты, где были вечное лето и более дешевая недвижимость.
Вместе с тем начавшаяся после Второй мировой научно-техническая революция, апофеозом которой стала космическая гонка, способствовала резкой и все более углубляющейся автоматизации производства. Оказалось, что роботы при всех финансовых и временных издержках на их создание выгоднее живых людей. Они не требовали повышения зарплаты, не вступали в профсоюзы, не устраивали забастовки, не уходили в отпуск и декрет, не болели и способны были работать круглосуточно. В 1980 году для производства продукции на $1 млн требовалось 25 рабочих мест, в 2015-м — уже только 6,4. Условный сварщик зарабатывает $25 в час, а стоимость работы робота с аналогичными функциями — всего $8.
Там, где не справлялись (пока!) роботы и автоматы, помогали внутренние мигранты из южных штатов. Эра сегрегации там заканчивалась, но многие афроамериканцы все равно предпочитали переезжать на север, в «Стальной пояс», где их с удовольствием брали на работу владельцы заводов и фабрик, ведь им можно было платить меньше, чем белому населению. Белые, в свою очередь, уезжали из «черневших» фабричных городов за новой работой, от растущей преступности, к привычному образу жизни.
Но главным фактором стало вступление США после Второй мировой войны в целый ряд международных соглашений о свободной торговле. Молодые развивающиеся страны получили возможность беспрепятственно торговать с Америкой, и благодарный американский бизнес с удовольствием этой возможностью воспользовался.
Крупные автомобильные, металлургические, шинные корпорации — основа промышленности «Стального пояса» — возвели в абсолют погоню за экономической эффективностью. Их менеджеры, потирая руки, подсчитывали выгоду от переноса производства в Мексику или за океан, в Японию, Южную Корею, Индонезию, а чуть позже и Китай.
В себестоимости продукции рабочая сила была основной составляющей, а в Азии и Латинской Америке труд в сравнении с США стоил считаные центы. Более того, там не надо было беспокоиться о социальных выплатах, пенсионных отчислениях, соблюдать законы об охране труда и соглашаться на требования рабочих.
Это был даже лучший вариант, чем роботы. Миллионы рабочих мест просто утекли со Среднего Запада за пределы США. «Стальной пояс» заржавел.
В 1991 году доля Китая в промышленном импорте Соединенных Штатов составляла 4,5%, в 2011-м — уже 23,1%. Америка сконцентрировалась на развитии третичного и четвертичного сектора: сферы услуг и экономики знаний. Во главу угла был поставлен принцип «Мы (американцы) изобретаем, они (иностранцы) потеют». Металлургические и автомобильные гиганты в «Ржавом поясе» — его скелет, градообразующие предприятия — закрывались один за другим, а гибель тяжелой промышленности привела к жестокому кризису в смежных отраслях, ее обслуживающих. Самым очевидным для наблюдателей следствием процесса стала жесточайшая депопуляция прежде оживленных индустриальных центров.
Начиная с 1950-х годов Кливленд, Детройт, Гэри и Питтсбург потеряли до 60% своего населения, уехавшего от безработицы и отсутствия перспектив в поисках лучшей доли. Чуть меньший, но все равно катастрофический отток жителей произошел в других крупных и мелких городах «Ржавого пояса».
Вместе с населением города теряли налоги, а значит, и средства на собственное развитие. Уезжал и бизнес, даунтауны (центральные районы) пустели. Зачастую в этих обреченных жертвах, потерявших своего крупнейшего кормильца и работодателя, оставались лишь самые немобильные социальные группы, у которых для побега недоставало желания или квалификации. Брошенные цеха, целые промышленные площадки, полуразрушенные школы, театры, церкви и, конечно, жилые дома стали привычным элементом типичного городского пейзажа в «Ржавом поясе».
По ту сторону надежды...
Попытки оживления этих failed cities (городов-неудачников, городов-банкротов) стали предприниматься лишь десятилетия спустя, уже в XXI веке. В некоторых случаях это удавалось. Столицу стальной империи Карнеги Питтсбург удалось частично реанимировать под лозунгом «Новым идеям — старые здания». Здесь появились центры разработок Google и Uber, находятся штаб-квартиры сразу нескольких компаний, занимающихся работотехникой. В 1950 году в Питтсбурге жило 680 тыс. человек, сейчас — чуть больше 300 тыс., но, по крайней мере, этот показатель удалось стабилизировать, и он даже начал понемногу расти.
Аналогичная ситуация сложилась в Акроне. Бывшая шинная столица мира превратилась в крупнейший в стране центр разработки и производства полимеров. В Баффало, штат Нью-Йорк, на месте металлургического комбината компании Republic Steel открылась вторая гигафабрика Tesla, производящая фотоэлектрические элементы и панели. В Бетлехеме, штат Пенсильвания, флагманское предприятие корпорации Bethlehem Steel превратили в развлекательно-игорный центр Sands. Есть и другие примеры более-менее успешной ревитализации и джентрификации депрессивных районов «Ржавого пояса», но в общей массе ситуация по-прежнему остается печальной. И ко всем экономическим и социальным проблемам региона сейчас добавилась еще одна, уже смертельно опасная для каждого его жителя, — эпидемия опиоидов.
На фото — сравнение смертельных доз героина и фентанила. Фентанил — синтетический аналог героина, использовался в медицине как анальгетик, но оказался безжалостным убийцей даже в сравнении со своим «двоюродным братом». Он дешевле его, мощнее и смертельнее. Наркодилеры часто разбавляют им чистый героин, не соблюдая дозировки, что приводит к массовым смертям. В США это приняло характер настоящей эпидемии, центром которой стал «Ржавый пояс».
Нам, окруженным жизнерадостными панельными районами, имеющим возможность съездить в ноябре на уборку льна в соседний колхоз и озабоченным скорейшим достижением плановых темпов социально-экономического развития страны, не понять всей тоски жизни, например, в условном Джонстауне, штат Пенсильвания, шахтерском городке, где в 1950-м обитало 60 тыс. человек, а сейчас осталось лишь 20 тыс. Жизни в городе с неработающими предприятиями, закрывшимися от отсутствия клиентов кафе и ресторанами, с целыми кварталами заколоченных домов, в городе, самым оживленным местом которого является офис социальных служб.
Треть населения здесь официально находится за чертой бедности, почти не осталось молодежи, а та, что есть, прочно сидит на фентаниле. Джонстаун — город без будущего, по выражению братьев Стругацких, град обреченный. Город, каких в «Ржавом поясе» десятки. Город, сделавший самым влиятельным человеком на планете Дональда Трампа.
Здесь, как и в других частях «Ржавого пояса», традиционно голосовали за демократическую партию: она считалась защитницей рабочего класса, выразительницей его интересов. Фактор Трампа все поменял. Нью-йоркский миллиардер, успешный житель мегаполиса из хорошей семьи, неожиданно стал кумиром именно таких избирателей — отчаявшихся, оставшихся по ту сторону надежды белых работяг без высшего образования. Они бесконечно устали, озлоблены на весь мир и в первую очередь на умопомрачительно богатые, блестящие мегаполисы западного и восточного побережья. Они живут в мире без Tesla, Uber, стартапов Кремниевой долины, биотехнологий, возобновляемой энергетики и органической еды. Всю жизнь они, их родители и родители их родителей добывали уголь, с помощью которого в соседнем городе делали сталь, а та потом шла на производство автомобилей. А может, этот уголь шел на электростанцию, закрытую по требованию экологов. Цепочка давно разрушена, а с ней разрушена и их жизнь.
Трамп дал им надежду, пообещав вернуть шахтеров в шахты, а металлургов — на металлургические комбинаты. Они, всегда голосовавшие за демократов, на этот раз выбрали республиканца. Спустя год в окрестностях Джонстауна действительно вновь открылись две шахты, ведь Китаю все еще не хватает своего угля. Несколько сот человек, так и не захотевших переучиваться на более востребованные специальности, вернулись на работу — но это капля в черном море безнадеги. Наполовину полон стакан или наполовину пуст? Увы, но будущее Джонстауна, а вместе с ним и всего «Ржавого пояса», пока видится все в тех же унылых осенних тонах. Прошлого расцвета, похоже, уже не вернуть, и жить надо будущим. Получается пока не очень.
