Вообще-то Гаврилыч тоже был инженером, да ещё каким, но обращались к нему именно так – только по отчеству. Не слишком уважительно звучит, а на самом деле все его ценили. К моему приходу стаж Гаврилыча перевалил за тридцать лет, но не это делало его крутым (он был крутым, да). Когда в любом из отделов на планёрках не могли найти решение, шли за советом в наш кабинет. Рассуждали так: «Если Гаврилыч не справится, не справится никто». Мало того, что этот человек обладал огромным опытом и знаниями он умёл применить всё это на практике, что крайне важно при нестандартных задачах. Даже на пороге пенсионного возраста Гаврилыч продолжал учиться, осваивал новые области, программы, инструменты, ходил на все конференции, участвовал в семинарах и вебинарах – называл это ликбезами. Даже разговоры по душам он сводил к рассуждениям о развитие науки, и выдавал такие мысли, которые я, к своему стыду, и сейчас-то пересказать не могу, потому что тогда был слишком глуп, чтобы более-менее их осознать. К слову, Гаврилыч ни разу не укорил меня за то, что я иной раз тупил. Однажды я сам извинился за это, но он заметил: «Извиняются пусть тупые за то, что умничают». В общем, для меня Гаврилыч стал этаким Оби-ван Кеноби в профессии. Но и я звал его Иван Гаврилович лишь поначалу.
Был у Гаврилыча один недостаток, и недостаток существенный. Он пил. Пил прямо на работе. По утрам приходил в кабинет с бутылкой водки, ставил её в тумбочку и в течение дня опустошал. Я не придавал его привычке значения, пока работал в первую половину дня, но к вечеру Гаврилыч доводил себя до свинского состояния. Однажды он уснул в кресле, я подошёл его разбудить и увидел, что у него штаны мокрые. Я сказал «однажды», но нечто подобное случалось нередко: то Гаврилыч в коридоре свалится, то на лестнице наблюёт. Начальство систематически объявляла Гаврилычу выговор, но по сути смотрело на его выходки сквозь пальцы. Наверное, это будет неуместным сравнением, но вот как Шерлоку из английского сериала люди прощают его хамство за ум, так и Гаврилычу прощали пьянство. Но сами понимаете, какое это вызывало отношение: ценить-то его, как я уже сказал, ценили, но вот уважать… Даже у меня он выпивший вызывал отвращение. Притом я понимал позицию руководства НИИ, но недоумевал, куда смотрит семья Гаврилыча. А у него была семья, да.
Если Гаврилыч о чём и любил рассказать, кроме работы, так это о жене и сыне. Жена у Гаврилыча, по его рассказам, была красавица и умница, а сын – чуть ли не лучший друг, с которым каждые выходные можно съездить то в баню, то на рыбалку, то на охоту, то просто на озеро. Вот я и удивлялся: «Почему при такой семье Гаврилыч позволяет себе всякие мерзости, и как они к этому относятся?»
А как-то раз я, уходя с работы, увидел Гаврилыча недалеко от НИИ пошатывающимся. Хорошо так пошатывающимся, да и говорил уже еле-еле – сам бы он до дома не дошёл. Я пошёл его провожать. Подумал ещё, что интересно будет посмотреть на супругу моего, чего уж там, наставника. Но никого я не застал, ведь, как выяснилось, вопреки словам Гаврилыча, жил он один. На мои вопросы, он только признался, что жена от него ушла, а сын почти не навещает. Тогда Гаврилыч даже чуть было не разрыдался, но быстро отключился, едва я уложил его на кровать.
Тогда я ушёл в раздумьях, однако позже заключил, что ничего мудрёного нет в том, что пропойца вроде Гаврилыча остался без жены. Впрочем, мои выводы оказались неверны. После очередной пьяной выходки Гаврилыча я рассказал о том, что знаю, заведующему отдела. Тот усмехнулся: «Это не жена ушла, потому что он пьёт, а пьёт он, потому что жена ушла». Более того, оказалось, что Гаврилыч живёт один уже почти десять лет. Всем это было известно, но и лезть под кожу человеку никто не хотел. Потому коллеги лишь молча кивали, слушая россказни Гаврилыча об идеальной жене. Я спросил, почему же она ушла, если её муж, умный, толковый мужчина, тогда не пил.
– А ты что, сам не видишь, как в нашем институте дела обстоят? – ухмыльнулся заведующий. – Может, тебе ведомости зарплатные показать? Думаешь, ты крохи получаешь, только потому что на полставки работаешь, а потом миллионы начнёшь зарабатывать? Ты не видишь, что в стране происходит?
Действительно, тогда в России, будь человек хоть трижды хорошим инженером, государство давало ровно столько, чтобы он не сдох. А тем, кто хотел жить нормально, приходилось становиться хоть немного коммерсантом. У Гаврилыча этого не было. Наши коллеги по НИИ умудрялась как-то колымить и левачить, а ему расчётливости не хватало даже на то, чтобы в какую-нибудь частную контору податься. Впрочем, позже Гаврилыч объяснил мне, что его семейная драма произошла вовсе не из-за финансов.
– Мы поженились сразу после окончания института и вместе прожили двадцать пять лет, – рассказал он. – Если женщина уходит после такого срока, то не из-за денег. Ох, каким же надо быть мудаком, чтобы женщина вытерпела столько лет бедности, но не тебя самого. Да и потом, мы не то, чтобы нищенствовали. Я работал, она работала, сын, когда вырос, помогал. Но соли мы, конечно, похлебали. А сейчас… Они, наверное, и не заметили, когда я исчез из их жизни. Всё то же самое, но не надо ждать, когда я уже отвлекусь от работы и обращу на них внимание. Я ведь всё пропустил. Всё.
Вот так вот спивался инженер Гаврилыч. Я проработал с ним, пока не защитил диплом. В тот НИИ, конечно, устраиваться не стал – благо, пригласили в предприятие поприличнее. С годами связь с бывшими коллегами я потерял.
Я не знаю, в чём мораль этой истории. Просто недавно у Гаврилыча был юбилей, и мне бы стоило позвонить ему, поздравить, а лучше приехать в гости. Но я не сделал ни того, ни другого. Надо полагать, у него всё по-прежнему, а смотреть, как хороший человек опускается всё ниже и ниже, мне не хочется. Так что скорее всего, это моя попытка отметить Гаврилыча пусть не совсем добрым, зато честным словом. Тем более, что я вспоминаю его каждый раз, когда задерживаюсь допоздна на работе и забываю, насколько важно разделять время между любимым делом и любимыми людьми. В такие моменты я говорю себе: «Если уж Гаврилыч не справился…».
