Когда я впервые увидел его ранним утром в наряде на КПП, то не стесняясь никого, повалился с хохотом. Пацан выглядел лет этак на четырнадцать. Бронежилет доходил ему до колен. Каска тоже была велика и, дабы обозревать свет Божий, мальчик все время задирал голову. На лице его застыло изумленное ребеночье выражение, которое я назвал «Йоооо, пацаны! Чудеса начинаются!»…
В первые месяцы он сидел в углу казармы, все время плакал и просился домой к маме. Вообще не шучу. Рыдал без всякого стеснения, но строго по распорядку, от подьема и до отбоя. С перерывами на прием пищи. Я даже пошел на разборки к старшине, чтоб узнать — не обижает ли кто деточку. Старшина Папа Толя очень авторитетный человек был. КМС по тяжелой атлетике. С какой стороны Папу Толю рулеткой не меряй — всегда больше полутора метров будет. Поэтому, когда он почесав бицепсом затылок, изрек, что никому ребенка в обиду не даст, я сразу поверил. Никто не спорил с Папой Толей. Жизнь все-таки у каждого одна.
Мне пришлось самому выяснять у ебаного зайчонка, отчего душа его мятежная к маме рвется. Пока он рассказывал свою историю, я сам начал охеревать и всхлипывать. Его растили мама и три старшие сестры. Друг мой, а ну присядь прям щас и покатай этот венценосный пи##ец в своем мозгу. Четыре женщины. Он единственный вечный мальчик. И так всю жизнь. Маменькин сынок в кубе. С него пылинки сдували. А тут он попал в место, где ненавязчиво предлагается сдувать пылинки самому. Ну и люто загрустил, разумеется.
Первый косяк он упорол, когда ему по неосторожности доверили топор. Мы тогда слабо понимали, с кем связались, но парень изо всех сил старался показать себя с лучшей стороны. Грамотно используя навыки рукопашного боя, этот (прости, Господи!) солдат четко всек обухом промеж глаз.
Самому себе.
Потерял сознание, получил сотрясение того, что у него по недосмотру назвали мозгом. А это травма, это залет, это разбирательство, это продолжительная кара всему командованию части. В ходе расследования наш замполит никак не мог постичь геометрию и вектор сил подобного удара. Поэтому пил горькую, чтобы просто как-то дальше жить. Мальчику, после его приезда из госпиталя, все командиры задавали только один вопрос — «Сука! КАК?!». Парень не мог пролить свет на это событие. Говорил, что это судьба. Воля звезд. Прихоть сознания. Ему было проще снова показать, чем объяснить и он попросил дать ему топор. При этом с его лица не сходило уже ставшее легендарным выражение глубокой веры в чудеса. Парень был послан на х… с ужасающей скоростью.
Прошло полгода. Однажды в ходе работ на толпу солдат свалился здоровый кусок стального разлохмаченного троса. Адекватные и шустрые пригнулись и разбежались. Адекватные, но медлительные просто пригнулись. Но был один воин, который стоял, как скала, изумленно разглядывая летящий ему в лицо кошмар. И в глазах его не было ни тени страха. Только истовая вера в чудеса…
Ему распахало лоб от виска до виска. Как остались целы глаза — это не ко мне вопрос, это где-нибудь за облаками спрашивать надо. Я шил его часа два и хорошо получилось. Разрыв был в форме логотипа немецкого автопрома «Вольксваген», после моих стараний все было ушито в аккуратную мерседесовскую звезду. DAS AUTO, твою мать!
Прошло полгода. И однажды ко мне в мед. пункт влетела толпа офицеров. Говорили все разом, еле удалось разобрать «Нам пи##ец, ему пи##ец, я знаю куда спрятать тело». Слышались истероидные вопли, смех. Кто-то даже запел про Магадан и ментовской беспредел. Я сначала подумал, что это ребята так шутят. Наши могут. Видя мое непонимание всей серьезности ситуации, офицеры дружно заткнулись, взяли меня на руки (опять не шучу) и потащили на улицу. Там стоял КамАЗ. Из окна кабины знакомые до боли глаза убеждали меня в том, что чудеса возможны и даже вот прямо сейчас и начнутся. Этот дрыщ, этот беспощадный палач тараканов ухитрился в одиночку завалить себе на ногу стальной ящик в 130 кг весом. Все признаки перелома бедра. Пока его везли ко мне, нога так отекла, что я с него штаны ножом срезал. В травматологии сделали снимок. И невозвратно потеряли дар английской речи. Все кости целы. Просто очень сильный ушиб. Через неделю уже бегал. Еще через неделю снова плакал, что я с облегчением воспринял как несомненный признак полного выздоровления.
Прошло полгода. Служба мальчика близилась к концу. Гордо закинув голову, чеканя шаг, он вошел в кабинет командира. Командир его очень любил. Как-никак парень много плакал, ни черта не делал, зато повесил на часть сразу три травмы. Как такого не любить?
Через минуту пацан выскочил из наружу, а во след ему неслись теплые пожелания счастья и здоровенная связка ключей. Связка была брошена так, что влипла в стену со страстью подкалиберного снаряда, который залежался на складе, и которому наконец-то показали танк.
Оказалось, мальчик пришел требовать (!) рекомендацию на контракт. В спецназ. Занавес.
