«Разделите по - братски», - усмехнувшись, подумал старик.
Словно услышав его, пернатая компания разбила клювиками корку и, разобрав, разлетелась в разные стороны.
Иван Сергеевич вновь улыбнулся и, тихо застонав, присел на кровати. Очень хотелось в конце своего пути сделать несколько шагов до двери, а затем выйти на улицу и в последний раз полной грудью вдохнуть напоенный запахами молодой листвы воздух, но это было невозможно. С возрастом старые раны все больше и больше заявляли о себе, постепенно лишив возможности ходить.
Старику оставался последний день, он это знал. Откуда? До сих пор никто не смог объяснить, как появляется предчувствие неотвратимости конца. Может, завершающих свой жизненный путь заранее обмахивает прохладным покрывалом сама смерть, дав время приготовиться? Или во сне стрелки часов, ускоряясь, начинают крутиться в обратную сторону?
Как бы то ни было, он понимал – завтрашний рассвет не застанет его среди живых. На тумбочке лежала гора фруктов – вчера навещали сыновья с внуками. Четверо трех – пятилетних мальчишек, словно воробьи, устроили грандиозный разнос и в палате, и в коридоре отделения. Любуясь маленькими хулиганами, Иван Сергеевич на несколько минут вернулся в далекий сорок третий, когда он, лихой разведчик, после госпиталя получил краткосрочный отпуск. Тогда его племянники точно также носились вокруг бравого дяди, с восхищением глядя на нашивки за ранения, тихо позвякивавшие на груди медали и гордо сияющий орден.
- Ну что, Сергеич, готовишься, - дверь отворилась и в палату без стука вошел посетитель.
- Я готов давно, - без тени улыбки ответил старик, - а вот тебе…
- Только не надо читать мне передовицы из «Правды», - хмыкнул гость, - поговорить пришел.
- О чем? - Иван Сергеевич снова прилег.
- Да так, мне тоже недолго коптить осталось, дай, думаю, заскочу на огонек, перекинусь парой слов напоследок. Может, простишь перед смертью-то, туда надо уходить с чистой душой, - неприятный смех заполнил палату.
- Моя душа чиста, - твердо ответил старик, - а ты, Семён, жил мразью и подохнешь таким же. Страшно?
- Чего мне бояться? – хмыкнул посетитель, - за свои грехи я положенный срок отмотал, так что…
- Не за все, - перебил Иван Сергеевич, - крыса ты и палач.
- Я? – вскочил Семён, - я жить хотел, а…
- Мы тоже хотели, но не такой ценой.
- Какой ценой, - взвизгнул посетитель, - ради чего ты гнил в окопах, чтобы после войны жить в нищете и голоде, без льгот, без уважения. А толстомордые тыловики, не видевшие передовой, но увешанные медалями до пупа, перебрались в обкомовские кабинеты, откуда плевали на то, что твои дети не видели мяса и ходили босиком в штанах, сшитых из мешковины. Зато их отпрыски – в шикарном цивильном, сапожках и с разъевшимися рожами?
- На всех героев льгот не хватит, и воевал я не ради этого, а за свою семью, самое главное знаешь что – в отличие от тебя мне не стыдно детям и внукам смотреть в глаза .
- Да ладно, - ухмыльнулся Семен, - давай хоть перед смертью помиримся, ты ветеран, и я ветеран, правда, тылового фронта.
Гость расхохотался.
- Золотишко, что у тех жидов отобрал, я успел схоронить. Им оно не нужно было в яме, а мне пригодилось, после отсидки выкопал и нужным людям отнес. Мир не без добрых людей, справили документики новые, даже медальку повесили «За доблестный труд …»
- Только от страха она тебя не спасла, - усмехнулся Иван Сергеевич, - всю жизнь боялся, что придут. И меня видеть не мог.
- Твоя правда, - скривившись, согласился Семеныч, - жаль, не добил тебя тогда, разведчика хренова. Думал, подох, ан нет, выкарабкался. Надо было тоже в яму столкнуть, да поленился. Что ж ты молчал все эти годы, уж родной советский суд мне бы вышак отмерил, не раздумывая.
- Слишком легкая смерть, - старик улыбнулся, - за тех, кого ты сжег, просто пуля – не наказание. Если есть Бог, он сам рассудит, а если нет – ты и так всю жизнь в аду прожил. Это хуже расстрела, убегать от света, вздрагивать, шарахаться от встречных милиционеров. Как таракан.
- Зато в достатке, золота мне на все хватило, - хмыкнул посетитель, - ладно, герой, прощай, на том свете свидимся, если он есть, а нет – то и ладно.
Дверь закрылась.
Иван Сергеевич несколько минут задумчиво смотрел в окно, а затем уснул…
***
- Просыпайтесь, - кто-то мягко тронул его за плечо.
- Ну же, - ласковый женский голос заставил старика открыть глаза.
Над ним склонилась миловидная девушка в медицинском халате. Добрая улыбка на лице, длинная коса, свисающая до пояса и невероятно глубокие, ярко – синие глаза.
- Вы новая? Я вас раньше не видел.
- Нет, - рассмеялась медсестра, - я в другом отделении работаю, попросили подменить подругу. Вставайте, нам пора на уколы.
- Дочка, я ходить не могу, - улыбнулся старик.
- А я вас поддержу, - озорно тряхнув косой, она подхватила его под руки и усадила на кровати, - вот видите, получается, а теперь опускаем ноги на пол, обуваем тапочки и встаем.
Иван Сергеевич сделал неуверенный шаг и остановился.
Девушка, аккуратно поддерживая старика, тихо подбодрила:
- Видите, ничего страшного, ещё шажок, еще, какой вы молодец.
Открыв дверь палаты, медсестра легонько подтолкнула пациента вперед:
- А теперь сами, у вас получится.
Нерешительно переступив порог, старик замер: мимо него прошел Дед Мороз, ведя за руку девочку лет пяти. Малышка радостно смеялась и засыпала сопровождающего вопросами.
Иван Сергеевич оглянулся на свою спутницу – она улыбалась.
- Куда мне идти, красавица?
- Подождите, пожалуйста, одну минуту, вы должны это увидеть.
Предваряя вопрос, из соседней палаты раздались крики ужаса и звуки борьбы:
- Отпустите меня, вы не имеете права!
- Выходи, руки.
- Нет!
Дверь распахнулась, и два офицера НКВД вытащили яростно сопротивлявшегося… Семёна?
- Помогите!
Не обращая внимания на вопли, ему профессионально защелкнули наручники и, нагнув голову, повели по коридору.
- Откуда они здесь? – Иван Сергеевич повернулся к девушке.
Вместо ответа она показала на его кровать – там, освещенный лучами заходящего солнца, вытянувшись, лежал он…
- Я понял, - вздохнул старик, - значит, для меня все?
- Да, - улыбнулась медсестра, - я ваша смерть.
- А они, - Иван Сергеевич кивнул в сторону, куда утащили его несостоявшегося убийцу.
- Тоже я, и дед Мороз я, я многолика.
Старик хотел что-то спросить, но его прервал громкий топот. Семен, вероятно, сумел вырваться из рук офицеров – тяжело дыша, как загнанное животное, он добежал до своей палаты, и, жалобно скуля, закрыл дверь.
- Пусть поживет, - без тени улыбки ответила на безмолвный вопрос девушка, - таков его приговор.
- Приговор?
- Вы, люди, думаете, что смерть – это конец. И ошибаетесь, смерть - это начало. Достойных я забираю тихо и спокойно, с улыбкой: добрым дедушкой Морозом, медсестрой или давно ушедшими родителями, лучшим другом или боевыми товарищами. Преступников и подонков - уведу их страхами и совестью: жертвой, обманутым либо в своем классическом виде, с косой. Но не сразу, им нельзя умирать быстро.
А такие, как Семен, переживут ужас моего прихода дважды. Вначале, пока не наступит назначенный срок, он будет вырываться, убегать и прятаться в своем жалком теле, трясясь от страха. А два офицера снова и снова будут приходить за ним, застегивать наручники и вести на расстрел. Всю жизнь он боялся разоблачения, ожидая, что за ним придут сотрудники НКВД. Время шло, уже давно нет той структуры, но он все равно боялся именно их. Пробил назначенный час, и они пришли. Каждый получает смерть по делам своим.
- Его все же расстреляют? – не веря своим ушам, спросил старик.
- Да, - кивнула девушка, - душа тоже может умереть, пережив наказание, которое избежало тело. А сейчас.
Она мягко взяла его за руку и подвела к появившейся напротив двери:
- В добрый путь, Иван Сергеевич.
Старик улыбнулся, и смело шагнул в вырвавшийся навстречу сноп яркого света.
Андрей Авдей
