В общем, отдыхать в Гришиной деревне не только умели, но и любили. К тому же, в колхоз к бабкам-дедкам в скором времени намечался приезд городских блядей на летний выпас. Родители данных особей женского пола, были, как ни странно, в большинстве своём люди образованные и порядочные. Намучившись с чадом за зиму, они сплавляли её в деревню, в надежде, что там не вышедшая умишком дочка хоть как-то пригодится по хозяйству. Наивные не знали, или пытались не замечать, что для их дитятки поездка в деревню означала только смену поёбочной дислокации: от кроватей на блат-хатах до душистых сеновалов под ясным деревенским небом. Бухло становилось подешевле, хуи повонючей, а так всё было зашибись.
Это была отличная новость для всех собратьев по трипперу, который большинство колхозного мужского населения, уже давно намотало от местных давалок в количестве 3-х штук. Для всех, кроме Гриши. Грише предстояло отдавать долг Родине, драя параши где-нибудь на Дальнем Востоке.
Гриша сначала хотел просто подтереться стрёмной бумажкой и забыть об её существовании, но к нему – единственному идиоту призывного возраста из всего колхоза, пришёл лично участковый. Пронькин знал, что такие как Гриша могут только разбазаривать чужое имущество. Причём, неважно где; здесь или в ебенях. Но здешнее было вверено лично ему, а не какому – то гипотетическому прапорщику. Поэтому он и хотел, хотя бы на полтора года избавить родное село от главного претендента на высокое звание распиздяя. Речь была прочитана грозно, внушительно, с демонстрацией пары собственных юбилейных наград вообще, и мозолистого кулака в частности. К тому же, Гришина мама тоже втайне надеялась, что в рядах вооружённых сил РФ сынке если ни не вколотят ум, то хотя бы вышибут дурь.
Так что, как ни крути, приходилось Грише на полтора года забыть про местных блядей и ёбнутых сотоварищей. В душе он надеялся, что родственных душ и сладостных дырок он найдёт и там, но более реальная перспектива стирать портянки «дедушкам» не по хуйне тревожила его душонку. Откосить от армии ему не представлялось возможным. Денег в семье было мало, да и не дала бы их на такое дело мамка, перекрестившаяся в жизни всего 2 раза: на свидетельство о смерти мужа – алкоголика и на повестку сына – продолжателя папиных традиций. Перспектива оторвать себе яйца, чтобы откосить по инвалидности тоже не катила, а в остальном Гриша, воспитанный на свежем воздухе и парном самогоне был здоров как колхозный племенной бычара - Гришин тёзка.
И вот настал день «Ч». Провожать Гришу в армию собралось вся деревня. Хоть накосячил он здесь порядочно, но деревенский народ по натуре своей незлобивый; с улыбкой и ебальник бьют, и в тарелку добавки подливают. Выпив по стакашечке со взрослыми, молодёжь пошла в любимый парк перед клубом – на основной банкет.
Самогон лился рекой, нехитрая домашняя закусь весело хрустела на зубах, девки выстраивались целовать будущего героя в очередь, только Грише было как-то не по себе. Наскоро накатив пару стаканов, тот переобнимался с друзьями, выслушал отеческие наставление уже успевших послужить односельчан и, пошатываясь, побрёл до родной хаты. Там лёг на кровать, включил телевизор и тупо уставился в экран. Дельных мыслей в его пьяной голове отродясь не водилось, а тут и те, которые были, совсем сбились в кучу. После рассказов знакомых дембелей про «радости» духани и черпачества служить не хотелось страшно, а делать было нечего.
Гриша кое-как навёл глазами резкость на экран. По телевизору показывали какого-то генерала. «Вот сука, и тут он», подумал Гриша. Генерал рассказывал про каких-то гомосексуалистов, которым, по его словам давно предоставлены отсрочки как больным на голову, чтобы не разлагали своим мерзким видам ряды Российской армии. Типа - ебешься в жопу – иди не в военкомат, а на любимый хуй.
Тут Гриша насторожился. Слово «пидорасы», несколько раз слетевшее с языка выступавшего генерала было нашему призывнику смутно знакомо. По его мнению, так называли серьёзно прокосячивших людей и, если тебя назвали пидорасом безвинно – следовало крепко набить брехуну ебальник. Ещё так звали подкрашенных мальчиков которые сосали хуй и давали в жопу. Ни о каких отсосах и ахтунге речь в их колхозе вообще не шла: таких, если появлялись, сразу забивали колами всей деревней. А плохим себя Гриша, несмотря на довольно бурную молодость, не считал, хотя однажды звание «пидорас» всё-таки заслужил.
Это было, когда он выпил в одну харю общую заначку самогону, несмотря на то, что все его дружки яростно подыхали с похмела. Решил, что мало на 12 рыл 1 - го литра. Дружки, излазив всё село в поисках лекарства от головы, решили зайти к Грише за стародавней заначкой. Гришино тело они обнаружили, когда тот, виляя задом как подбитый танк, полз на карачках в сеновал – отсыпаться. Били его по похрюкивающей тушке недолго, просто сил ни у кого не было, но пидорасом называли, пока не проставился. Так что, к данному эпитету ему было не привыкать.
После недолгих размышлений вопрос с армией решился сам собой – Гриша решил прокосить за пидараса. Всё равно, знакомые не узнают, а узнают – да и хуй с ними. Трёхлитровая банка самопляса, да пара разбитых морд, стирали из коллективной памяти ещё не такие истории.
Наутро, кое-как опохмелившись рассолом и позавтракав, Гриша собрал свои нехитрые пожитки, состоящие из пары варёных яиц, чтоб перекусить в военкомате, да тоненькой амбулаторной карточки с историей Гришиного пьяного полёта с чердака. Оделся, и поцеловав прослезившуюся мамку пошёл за калитку, на остановку рейсового автобуса.
С доставкой к месту назначения ему повезло. Почти сразу же он встретил Пронькина на стареньком ментовском «Урале», который с какой-то радости подвёз его до трассы, где можно было поймать попутку. По дороге участковый что-то ему рассказывал из своей армейской жизни, но Грише было не до него; – он вживался в образ. «Я пидорас, пидорас, пидорас», - вертелось у него в голове. «Или пидарас? А может быть педораст? Блядь, спалюсь ведь, если неправильно произнесу. Может у мусора Пронькина спросить, как правильно? Он у нас человек образованный – школу прапорщиков закончил… Да ну его на хуй, ещё поймёт неправильно. Вот кто точно пидарас – так это он». От этих мыслей у него повеселело на душе, да и трасса близко зашумела проезжающими машинами.
Попутку он, как ни пытался, так и не поймал. Видно, из соображений собственной безопасности, никто не хотел везти бритого амбала с опухшим после вчерашних проводов ебальником. Пришлось ждать проходящий автобус. Потрясясь в нём полтора часика и вдоволь понюхав колхозных миазмов, Гриша выгрузился на площадь прямо перед ненавистным военкоматом.
Внутри военкомата было темно и душно. Длинная очередь таких же как он бритоголовых придурков выстроилась к кабинетам врачей. Обречённость на их физиономиях увеличивалась по мере продвижения к последней точке сборки – обитой коричневым дерматином двери с грозной надписью «Призывная комиссия».
Гриша уныло пристроился к крайней очереди под табличкой «Архив». С каждым шагом к двери пиздюли от дедушек становились всё материальнее, а воздух приобретал запах обоссанного очка и мокрой тряпки. К тому времени, когда его очередь подошла, Гриша твёрдо решил косить. Любой ценой.
- Здравствуйте, - проблеял Гриша зайдя внутрь. – Можно?
- Нужно, - не поднимая головы, ответила тётка в очках, сидящая за столом, заваленным делами призывников. – Фамилия?
- И-и-иввванов, - коленки у Гриши начинали трястись.
- Ага, есть такой, - тётка вытащила нужную папку из кучи и встала. – А что трясешься? Боишься?
- Ддда….ннет, я больной! – в последнем порыве завопил Гриша.
- Что, детка, служить не хочешь? – тётка, нехорошо улыбаясь, подошла к нему вплотную. – Держи! – она сунула охуевшему Грише в руки папку – «дело». – Пиздуй на медкомиссию. Посмотрим, какой ты у нас больной.
Первым в медкомиссии у Гриши был терапевт. Пожилая тётка, видимо вконец заёбанная дебильными попытками призывников придумать себе все мыслимые и немыслимые болезни, грустно поглядела на Гришу и, вздохнув, спросила: «На что жалуетесь?»
- На всё! – бодрым голосом отрапортовал Гриша, окатив врача волной вчерашнего перегара. Потом перепугался, понял, что больные так не разговаривают и, скорчив страдальческую мину, добавил уже тише: «Болит у меня».
- У меня тоже болит, - тётка начала злиться. – Голова. От вас, дебилов. Что болит? Где? Конкретнее, мне ещё 3 часа ваши стоны выслушивать.
- Ззздесь, - Гриша неопределённо ткнул трясущимся пальчиком себе в живот. – Бббольно.
- А, а, а, желудок! – даже не прикасаясь к потной от жары и перепуга Гришиной тушке, поставила диагноз врач. – Да ты не переживай! Болит – значит работает. Годен! – она поставила в нужной клеточке смачную загогулину. - Следующий!!!
Затем Гриша отправился к хирургу. Изобразив перед его кабинетом умирающего, он поскрёбся в дверь, вошёл, положил на стол перед хирургом свою тощенькую амбулаторную карточку и, тупо улыбаясь, присел на стульчик.
- Ага, - хирург, почитав записи, повернул к Грише голову. - На что жалуетесь?
- Ды вот…это…, - Гришу опять хватила мандражка. – Я, это,… 2 года назад с крыши упал. Вниз головой.
- Болит теперь, - хитровато прищурился доктор.
- Ага, - обрадовался Гриша. И ещё это, того…, кружится, вот.
- Понятно, - хирург взял снимок и повернулся к окну. – Ух ты! Посмотрите, коллега, - обратился он к сидящему рядом врачу помоложе. Редкий случай! На снимке просматривается полное отсутствие головного мозга.
- Да, подошедший молодой врач всмотрелся в снимок и озабоченно поцокал языком. – Может его, того, в военную лабораторию, для опытов?
- Не надо для опытов! – вскочил со стула перепугавшийся Гриша. – У меня уже и не болит ничего!
- Ну не болит, так не болит, - ухмыляющийся врач поставил в нужной клеточке роспись. – Нет мозгов – нет сотрясения. Годен! Следующий!!!
Остальные врачи прошли в том же духе. Гриша вяло мямлил и уже через минуту вылетал из двери с записью в личном деле: «Годен». Оставался только психиатр.
Гриша вздохнул, и пошёл в туалет. Там он заперся в кабинке, достал из кармана спижженные у мамы из косметички тушь, помаду и фиолетового цвета тени. Кое – как наложил трясущимися от страха и позора ручками некое подобие макияжа, спрятал косметику и вышел из туалета. Отчаянно виляя задом и собирая презрительные взгляды призывников и работников военкомата Гриша как можно быстрее продефилировал до кабинета психиатра. Вошёл, положил на стол врача карточку, присел рядом, и, растягивая гласные, сказал: «Здраааавствуйте!»
- Здравствуйте, - молоденькая женщина – психиатр удивлённо посмотрела на кривую Гришину раскраску. – А что это у Вас на лице?
- Кккосметика, - проблеял красный как рак Гриша. – Потом набрал в лёгкие побольше воздуха и выпалил: «Понимаете, доктор, я, это…того… пидарас!»
- Может, гомосексуалист? – поправила его доктор.
- Нет, доктор, Гриша был готов заплакать от обиды и смущения, - не гомосексуалист. Пидарас!
- Да не вините Вы так себя, - попыталась успокоить его доктор. У Вас, наверное, от этого комплексы.
- Да, доктор! – провизжал сквозь слёзы Гриша. – Комплексы! И пытаясь перебороть рвотные позывы, добавил уже тише: «А ещё я хуй сосу…»
- Господи, до чего же темна наша деревня! – всплеснула руками врач. – До такой степени довели парня. Да ты не бойся, вот, лучше водички попей, - она налила ему полный стакан тепловатой воды из графина. – Не пойдёшь ты служить. Там тебя совсем доконают. Слава Богу, у нас таких как ты не забирают. А косметику смой, а то побьют ещё за военкоматом.
- Спасибо, доктор, - внутри Гриши всё ликовало. – Я уж думал всё; конец мне в армии, - он метнулся к умывальнику, открыл воду и начал яростно соскребать с физиономии штукатурку.
- Да, тяжёлый случай, - врач изучала Гришину карточку. – У тебя и сотрясение было. А давно у тебя это, ну.., в смысле, давно ты понял, что гомосексуалист.
- Да недавно, перед призывом, - брякнул, вытирающийся казённым полотенцем Гриша. Потом испугался, что психиатр его раскусит и поспешно добавил: «Это то, что гомосексуалист – перед призывом. А то, что пидарас – давно!»
- Вообще – то это одно и то же, ну да ладно, - врач махнула рукой и начала писать что-то в Гришиной карточке. – Слушай, а как у тебя это проявилось? Почему? После травмы головы?
- Нет, доктор, - Гриша понял, что терять ему уже нечего и начал врать напропалую. – Я ещё в детстве жопой на гвоздик сел. И мне понравилось…
- О! - обрадовалась врач. – Так и запишем: «Ярко выраженный пассивный гомосексуализм как психологическое последствие прободной травмы анального отверстия острым металлическим предметом». – Ну, вот и всё, - она протянула Грише его дело. Теперь иди. Я тебе там всё, как есть, расписала. По закону ты служить не должен. Но, знаешь, окончательно тебе это может сказать только призывная комиссия. Иди и ничего не бойся. Военком мужик хороший, он поймёт.
- Спасибо, доктор. Огромное спасибо! - Гриша схватил своё дело и, всё ещё не веря в своё счастье, вылетел за дверь.
Вот и он, последний бастион перед вожделенной свободой. Гриша уже чувствовал на губах вкус сельского самогона, а в носу терпкий запах потной пелодки, смешанный с душистым ароматом ночного сена. Он перекрестился и вошёл в ощерившуюся дермантином пасть двери с ненавистной табличкой «Призывная комиссия».
В кабинете сидело трое. Военком, уже знакомая Грише врач – педиатр и совсем незнакомый усатый мужик в форме пограничника. «Купец», - догадался Гриша.
- Призывник Иванов на призывную комиссию прибыл! – по форме, как было написано перед дверью, оттарабанил он, вытянувшись в струнку.
- Молодец, что прибыл. Давай дело, - военком протянул руку. Врач оживилась, погранец посмотрел на Гришину натёртую полотенцем красную морду со следами косметики и недовольно сморщившись, закурил.
- Мда, тяжёлый случай, - пробормотал военком, резко сменившись в лице. – Посмотрите, товарищи…
- Ярко выраженный пассивный гомосексуализм…, гм, - пробормотала врач. – Получается, не годен. Погранец , услышав диагноз сплюнул в пепельницу и отвернулся к открытому окну.
- Да, не годен, - протянул военком. – Это как же тебя, сынок, угораздило?
«Не верят!», - пронеслось в голове Гриши. «Заберут на границу, суки! Прощайте, бляди…».
- Ды, вот так, товарищ военком, - зачастил трясущийся Гриша. Травма у меня. Там всё написано.
- Да я вижу, что травма, - военком вздохнул и поднялся из-за стола. – Коллеги, если вы не против, я хотел бы поговорить с призывником наедине.
- Да, да, конечно, - врач встала из-за стола и направилась к выходу. Погранец окинул Гришу ненавидящим взглядом и, презрительно кривя губы, последовал за врачом.
- Ну что, Гриша, - военком встал и подошёл к новоиспечённому гомосексуалисту поближе. – Я тебя понимаю. Я, признаться, сам из таких. Бабы – суки они. А мужик с мужиком завсегда договориться сможет, понять. Так что ты не переживай. Служить ты, вероятнее всего, не пойдёшь. Этого я не допущу. В моё время такие как ты и я служили, а вот сейчас, слава Богу, нет. Ты даже не представляешь, что мне пришлось перенести…, - глазки военкома мечтательно закатились. – Но, всё это в прошлом. А сейчас тебе придётся пройти один тест.
- Ккакой тест? – промычал ничего не понимающий Гриша.
- Мой. Авторская так сказать, разработка. Не подумай, что я тебе не верю, просто, ты даже не представляешь, на что готовы призывники, чтобы не служить. А у меня план призыва горит, - с этими словами военком закрыл на ключ входную дверь, расстегнул ремень форменных брюк и достал из трусов здоровенную бордовую залупу. – Снимай штаны.
- Ззачем? – Гриша затрясся ещё сильнее.
- Как зачем? - удивился военком. – Ебать тебя буду. В жёпу. Ты не бойся, - с этими словами он достал из кармана тюбик, - с вазелином. Я ж не садист. Если ты из наших, из жопошников, – так не откажешь же ты собрату в маленьком одолжении? А уж если нет, - военком сунул Грише под нос волосатый кулак, - сгною, нахуй! – Нагибайся! У меня времени мало, сейчас врач с купцом обратно вернутся.
Дальнейшее Гриша помнил смутно. При виде приближающегося военкомовского хуя он подхватил штаны, взял низкий старт и стрелой вылетел в окно, вынеся на ушах обе рамы. «Годнон! Чмо! Симулянт! Годен!!!» - неслось ему вслед, но Гриша был уже далеко…
Через неделю поезд уносил несостоявшегося пидораса на границу нашей необъятной Родины. Иногда, когда Гриша смотрел на меняющийся за окном пейзаж, к нему подкатывала тоска. Но вместе с тоской перед глазами вставала картина приближающейся военкомовской залупы. Гриша вскакивал, тряс головой пытаясь отогнать ужасное видение, а служить в такие моменты хотелось просто отчаянно. Рука сама сжимала зубную щётку – и никакие невзгоды уже не страшили будущего воина!
© Поручик Ржеffский
