Беспредел ментовских семей (53 фото + видео)
В конце августа со мной вышла на связь некая Тасико Кругорашвили, представившаяся супругой Василия К., лейтенанта подмосковного ГИБДД. Тасико сообщила мне, что лишь я, активистка группы, известной своим особым отношением к МВД России, способна помочь ей обнародовать правду о том, в каком положении оказались сотрудники дорожной инспекции и их семьи после Переименования и Переаттестации. 
«Я обращаюсь к тебе, к основоположнице группы Война, только потому, что эту страшную правду замалчивают российские СМИ и игнорируют надзорные органы», - доверительно сообщала мне супруга офицера полиции. 
Жена дорожного инспектора начала рассказывать о том, как полицейская Реформа в одночасье поставила все милицейские семьи на грань выживания. Детям ментов, продолжала Тасико, их супругам, родителям, братьям, теперь ничего кушать.
Толокно: Но что же случилось?
Тасико: А ты представь, что вот у тебя отнимут твой хлеб, что тебе запретят собирать твои три колоска на поле. У наших мужей, братьев, сыновей, племянников, что стоят на трассах, у всех них отняли дорогу-кормилицу. 
Тасико потребовала, чтобы я выехала к ней на встречу и все увидела сама: «Ты должна задокументировать и придать гласности наш страшный позор, мы так больше не можем жить». 
Супруга лейтенанта дорожной полиции Тасико Кругорашвили с одним из многих милицейских родственников
Эти слова были речью отчаявшейся женщины, и, пересиливая естественное недоверие к супруге мусора, я прибыла в указанное мне место в условленный срок. Встреча была назначена на посту ДПС в глухом Подмосковье – там меня должен был ждать дядя Ашот, родной брат Тасико.
Дядя Ашот не стал со мной здороваться, а с ходу спросил, с тяжелым южным акцентом:
Дядя Ашот: Ты знаешь, что Рашид у себя взятки за спиной оставил?
Толокно: Какой еще, простите меня, Рашид? – поежилась я, представив, что уже втянута в какой-то конфликт между кавказцами и подмосковными мусорами, и сейчас начнут стрелять. Меж тем со стороны трассы к посту уже приближалась угрожающего вида толпа с суровым дедом во главе. С краю, по кромке дороги, сильно хромая и издавая странные звуки, пошатываясь, шел, очевидно, инвалид, накрытый огромным ковром. 
Я стала судорожно соображать, куда звонить в такой ситуации, как тут появилась сама Тасико с полицейским, который, как я поняла, и был ее супругом. Тасико держала на подносе огромную птицу и, упоминая все того же Рашида, о котором меня спросил дядя Ашот, хриплым голосом объясняла мужу, что Рашид не имел в виду курицу, что курицу можно кушать, что это честный подарок, что за это Рашид не наказывает. 
Дорожный мент что-то стеснительно мычал в ответ, отказываясь от куры. Тасико, устав с ним пререкаться, отошла от супруга и, достав из сумки полосатый жезл, стала останавливать машины. Соображая, не уголовное ли уже происходит на моих глазах преступление, я не переставала тщательно фиксировать на скрытую кинокамеру происходящее. 
Вылезшего из остановившейся по взмаху жезла Тасико машины водителя сразу окружила подошедшая толпа, которая, по словам Тасико, и была многочисленной родней ее супруга. Они стали наперебой кричать что-то про «20 тысяч он только получает, теперь брать не может», «нам выживать надо», «я отец его», «еда хоть есть какая». Родственники требовали от явно небогатого мужчины отнестись к ним «по-человечески», просили «помочь полицейской семье по-хорошему». 
Водитель порядком прихуел от такого обращения и от того что, страж закона явно потакает своей распоясавшейся родне. Но тут со стороны дороги к компании стал приближаться здоровенный детина, каких я никогда и не видела, с раскаленным, шипящим мангалом. Видавший виды мужик-водила от изумления даже раскрыл рот. 
«Это дядя Барсядзе, ты не бойся его. Его выгнали после Переаттестации из ментуры, но на трассе он остался, уже третью неделю без продыху пьет, коптит и закусывает тем, что с водителей стрясти удастся», - прошептала мне Тасико.
Чуть поодаль, возле служебной автомашины, охранявшей пост, за происходящим уже давно наблюдали двое молоденьких постовых. Тасико подошла их ласково поприветствовать, но в ответ один из них только нагло ухмыльнулся. «Это Вано и Никифор», - продолжила шепотом Тасико, - «двоюродные братья мои, оба на трассе с 17 лет». 
Старший лейтенант Вано, общаясь с родственничками, не говорил, но кидал команды, как старослужащий дед в армии. Вся родня ему покорно повиновались. «Стол на поляне начали накрывать, я сказал!» - гавкнул он и указал место прямо перед служебным автомобилем. 
Все засуетились, к указанному Ваней месту кинулась многочисленная родня и принялась раскладывать свой убогий скарб. На дяде Ашоте был надет рюкзак с надписью «Россия 6:0», из которого вынималась закуска. 
За пару минут родственнички накрыли перед молодыми братьями столик с нехитрой снедью. Старший лейтенант Вано продолжал отдавать распоряжения. 
Появилась водка. Полицейский инспектор подошел поближе к столику, нервно облизнулся. "И это все, что вы, дармоеды, ввосьмером сумели собрать за утро на трассе, за 4, блять, часа? Нормального водилу растрясти по-человечески не могли? Хуево просите!" 
Между тем огромный детина с мангалом, дядя Барсядзе, уже подносил шипящую на открытом огне куру. И вся эта оргия начиналась посреди белого дня, на служебном посту, возле какого-то города. Прохожие прятали взоры и делали вид, что ничего не замечают. 
Противоправное на моих глазах усиливалось с каждой минутой. Девочка лет 13 вдруг расстелила на капоте кусок бумаги и, шлепнув на него комок теста, стала раскатывать его скалкой прямо на ведомственном автотраснпорте. «А Дашенька-то пирожочков сготовит!» - одобрительно завыли поддатые родственнички. Лейтенант Вано поддерживал бумагу на краю капота, чтобы та не съехала. 
А когда стали произносить тосты во славу ГИБДД, расстилать ковры и запахло свальным грехом, я попросила Тасико поскорее увезти меня из этого придорожного мусорского вертепа. 
Толокно: Неужели менты перестали брать на трассах? Совсем перестали? Не может быть! – не верила я.
Тасико: А если б не перестали ты что думаешь мы, наводя такой позор на наш род, стояли бы на дорогах? И поскольку все, кто в форме, теперь боятся оказаться за спиной у Рашида и не могут больше и рубля попросить у водителя, то мы, милицейские семьи, теперь сами взяли все на трассах и постах в свои руки. Если наши мужья и сыновья не могут, то мы сами возьмем у водителей все что нужно, чтобы не выживать, а достойно жить.
Меж тем мы уже подъехали к следующему посту, где наблюдалась похожая картина – каждого мента окружало порядка 10-12 родственников. 
«Здесь теперь у своих на посту стоят тетя Эльза, дедушка Вахтанг, баба Роза, ну и молодежь с ними до кучи – дома-то голодно, а на трассе всяко сытнее, они теперь держат пост», - сообщила Тасико. Дислоцированные здесь офицеры действительно были под полнейшим контролем распоясавшейся и жадной родни. 
Дорожные инспектора в форме здесь были явно для декорации. Они лишь махали жезлами и отсвечивали кокардами, а все разговоры вел кто-то из старших – например, баба Роза. 
Или дедушка Вахтанг, ввергавший даже видавших виды мужиков, водителей маршруток, в полнейший ступор речами о том что «сын после Переаттестации уже не может его достойно содержать», а потому теперь вся забота о милицейском отце ложится на плечи водителей. 
Но наиболее суровой была тетя Эльза, у которой ни один водила не уезжал без «вклада в борьбу с полицейской нищетой». 
Она начинала усиленно обрабатывать остановленных водил, когда те уже сдавали документы и находились в плену служебного автотранспорта, за рулем которого сидел ее сын. 
Иные водилы отдавали по требованию тети Эльзы даже собственные носки, а самые расторопные и уже знакомые с ситуацией на трассах держали наготове еще и что-то съестное, например, банку котлет. 
Толокно: И неужели это происходит по всему Подмосковью, по всей стране? - не верила я своим глазам.
Толокно: Поехали кататься дальше, сама увидишь, - устало отвечала Тасико.
У следующего пункта назначения беспредел был уже в самом разгаре. Родня обильно украшала полицейскую газель патриотической символикой. «Тут, говорят, скоро генерал из Москвы по трассе со свитой поедет, без патриотизма никак», - приговаривал один из племянничков, – «Да и водилы, они если видят, что машинка с любовью к родине оформлена – они охотнее помогают». 
Здесь уже сама Тасико не стала терять времени даром, она принялась один за другим тормозить автомобили и потрошить водителей. 
К разговору подключали и очередного милицейского родственничка, дядю-капитана Серегу, но он все больше молча стоял на заднем плане и отсвечивал кокардой, пока самые расторопные из родни понимали, что можно вытянуть из очередного водилы. 
«А что этот инвалид ваш постоянно с ковром ходит?» - тихо спросила я у Тасико, пока другие шумно обрабатывали какую-то несчастную женщину. «Это ему водила богатый, что ковры вез, подарил – он вторую неделю не расстается с ним на трассе. Умом он тронутый, что тут поделаешь». 
Пища, которую выдавали водилы, немедленно коптилась на открытом огне и сжиралась прямо на трассе. Иные из родни с окончания Переаттестации мяса не кушали.
Раздосадованные неудачным общением с прижимистым водилой родственники позволяли себе грубость по отношению к их кормилицу с кокардой - могли наорать, отвесить затрещину или даже сбить с головы служебную фуражку. 
Толокно: Тасико, покажи мне еще где что творится, об этом нужно рассказать людям, - сказала я.
На следующем посту дорожный мент, шурин Тасико, отчитывал какого-то усатого хохла, который осмелился предложить ему пятисотрублевую. «Ах ты гнида, меня под статью, за спину Рашида хочешь вывести, деньгами своими, сучий ты потрох!» - разошелся инспектор.
Тасико пыталась успокоить шурина, предложив вместе порыться багажнике хохла – вдруг там найдется что полезного в хозяйстве, ведь это же не взяткой будет, тем более что рыться будет Тасико. 
А на посту злого шурина творилось уже ставшее мне привычным зрелище – с десяток родственников расставили стол с водкой, закусками. Полицейская родня пила и закусывала прямо на посту, хвастаясь тем, что удалось за день вытребовать у остановленных водителей. 
Погода клонилась к ненастью, и потому родня стала укрывать служебный автомобиль огромным ковром, приговаривая на русский манер, что «кормилица родненькая не должна промокнуть», «куда же мы без кормилицы», «укроем машинку родимую». Отношение к ведомственному автотранспорту со специальной маркировкой как к домашнему скоту выдавало в этой милицейской семье потомков крепостных крестьян, психология которых никак не изменилась за два столетия реформ. 
Когда патрульный автомобиль был надежно укрыт от непогоды, на лицах родни засветилось спокойствие. «Теперь ей ничего не страшно!» - довольно скалился дядя Ашот. 
Сбоку поста, обращенная к трассе, на ступеньках стояла девочка-подросток, державшая плакат «Мой папа прошел переаттестацию!»
Толокно: Ты зачем здесь с таким плакатом стоишь? – спросила я у девочки.
Дочь полицейского: Это чтобы водители знали, что мне теперь помощь нужна. До Переаттестации у меня был самый дорогой телефон в классе, а сейчас, когда все взятки за спиной, папа брать больше не может – а только за проход на ЕГЭ у нас в школе 15 тысяч просят! Я стесняюсь сама с палкой по обочине скакать, как тетя Тасико, может, кто из водителей увидит с дороги плакат, остановится, предложит помощь – они же знают, как теперь тяжело. 
Тут у поста, взвизгнув тормозами, усеянный патриотическими флагами, как еж иголками, затормозил патрульный экипаж номер 155. Тасико указала мне место на заднем сиденье патруля - пора было ехать.
В ответ на мое недоумение неуставным видом автомобиля, на котором мы летели по трассе, Тасико объяснила, что флаги в таком количестве нужны, чтобы было сразу видно, что в машине едет по своим делам милицейская родня.
Тасико: "Это же лучше чем сирену включать, людей пугать. Так сейчас у нас принято", - справедливо рассудила супруга офицера. 
Мы помчались вглубь Калужской области, где за местными дорогами присматривал отец Тасико и глава потомственного милицейского рода Кругорашвили - майор полиции Бадри Кругорашвили. 
Папа-майор Бадри не переставал все время волноваться, ведь сейчас начальство по дорогам ездит, проверяет – везде ли Переаттестация пройдена? Надо было поскорее украсить служебную машинку так, чтобы и издали было видно, что на этом посту родня помогает, потому что сами офицеры здесь уже не берут. Папа Бадри нервничал и торопил племянника:
Папа-майор Бадри: Да, так, давай скорей, прямо на капот хуярь, да посмелее нахуй, ну тебя! 
После размещения флажков папа Бадри приложил фуражку к груди, закрыл глаза и шепотом прочитал Государственный Гимн РФ - это он делал несколько раз в день, на удачу и для патриотизма. 
Но патриотизмом голод не прогонишь, поэтому Дашенька уже раскатывала в муке скалкой тесто на капоте. 
Папа Бадри за утро, проведенное на трассе, успел уже мальца упреть и проголодаться, поэтому он периодически покрикивал на племянничков-иждивенцев, которые норовили закусывать, пока влезало. 
Недалеко от засады, где работал папа-майор Бадри, находился и стационарный пост, который держали два других родных брата Тасико. Здешних братцев своих Тасико не видела очень давно; обнявшись после долгой разлуки, они стали вспоминать, как сыто жилось до Переименования, как широко, как много брали на трассах. 
Ностальгические речи прервались спором о том, с чем Дашеньке лепить очередную порцию пирожочков - с курой или с грибками. 
Который раз за этот день я наблюдала, как в соответствии с давней традицией этого милицейского рода тесто для русских пирогов полагалось раскатывать на капоте служебной машинки-кормилицы. Это поверье навлекало на легкую службу, на жирных, сговорчивых водителей. 
Еще один тяжелый день на трассе подходил к концу, и милицейская родня, в форме и без, наевшись и напившись водительских харчей за день, завалилась спать на пост; но Тасико со своим жезлом продолжала нести дежурство.
Тасико: "Кто, если не водители..." - на ее глазах вдруг блеснули слезы, - "...нас накормит, поможет нам прожить еще один день. Бессердечная тварь придумала запрещать нашим мужьям и братьям брать на трассе и жить с дороги-кормилицы. Не заслуживает называться человеком тот, кто наказывает людей за то что, они хотят, чтобы их дети не кушали впроголодь, а их жены не ходили бы в рванье".
Эта гордая женщина плакала. Я впервые увидела, как железная Тасико, бесстрашно бравшая в оборот самых гадких жлобов-водителей, рыдала. 
Толокно: "Тасико, скажи мне - чем я могу вам всем помочь? Что можно сделать?" - с трудом проговорила я, к горлу подкатил комок.
Тасико: Ты донеси наше горе до простого народа. Я не знаю, как громко нужно кричать, чтобы меня, жену обыкновенного постового, услышал Рашид и самые высокие люди в стране. Как нужно кричать, чтобы они одумались, отменили Переименование, вернули нам дорогу-кормилицу? В ком из них и дрогнет сердце, кто выведет взятки из-за спины Рашида? Кто убедит остальных начальников, чтобы - чудом Господним - нашим постовым снова разрешили по-человечески брать на дорогах? Кто вернет милицейские семьи домой? Ты девка бойкая - расскажи людям!
